— чтобы по возможности сберечь своих носителей, не расходовать их понапрасну в бессмысленных стычках. Большинство, конечно, считает это бредом; но уже несколько дней все в лаборатории между собой называют нашего паразита пацификом.

16

Вечером Леонид позвонил Динке. Трубку она взяла после шестого гудка.

— Хочешь поговорить о Господе нашем и чудесном спасении избранных?

Леонид поморщился, как от зубной боли.

— Динка, ну не надо! Ты же знаешь, мне без тебя плохо. Просто хочу поговорить.

— О чём? О религии добра и света?

— Не надо, пожалуйста. Мне очень плохо. Во мне копится злость…

— А, так вот в чём дело! — перебила Динка. — Тогда вперёд, рецепт ты знаешь. И всё нужное у тебя под рукой — и Вера, и Надежда, и Любовь!

Леонид замолчал. Он ждал, что Динка сейчас отключится, но она оставалась на линии, продолжая дышать в микрофон. Леонид ухватился за этот шанс.

— Дин, почему ты со мной так?

— А как надо? Я же не знаю, до какой степени тебе промыли мозг в вашей секте.

— Это не секта. У нас скорее философское общество.

— Философское общество, где на встречах целуются взасос? Ты сам-то себя сейчас слышишь?

— Согласен, это не совсем обычно. Но почему сразу секта?

Динка фыркнула в трубку.

— Утиный тест. «Если что-то выглядит как утка, плавает как утка и крякает как утка, то это, вероятно, и есть утка».

— Понятно, — вздохнул Леонид. — Дин, мне сейчас правда очень хреново. Давай ты просто выслушаешь меня без этих твоих подколок.

Динка молчала, и он продолжил:

— Я был у Горева только один раз, больше к нему не ходил. Честное слово. Но мы иногда встречаемся. В парке, если тебя это интересует. Он говорит очень убедительно, и я ему верю. А потом ты говоришь убедительно, и я верю уже тебе. Но это же нелепо — так метаться. Получается игра в испорченный телефон.

— И что ты предлагаешь? — спросила Динка.

— Давай вместе сходим к Гореву. Выскажете всё друг другу в лицо, выслушаете друг друга…

— Что?! — перебила Динка. — Предлагаешь мне обменяться жидкостями с толпой сектантов?!

— Это же не обязательное условие, только по желанию.

— Так ты целовался там по собственному желанию?!

— Меня застали врасплох, я просто не был готов… — начал оправдываться Леонид. — Дин, ну ты же сама всё понимаешь.

— Ах да, забыла, я же у тебя умная!

— Да не злись ты. Пойми, это же шанс — высказать все аргументы, выслушать все возражения, ответить на них. За один раз закрыть все вопросы, все недосказанности. Разобраться, наконец, с этой нелепой ситуацией, в которой мы подвешены. А целоваться к нам никто не полезет, это я тебе обещаю.

— Я подумаю, — сказала Динка и нажала отбой.

Через два дня они встретились в парке Политеха. Горев жил рядом — в Профессорском доме, в двух шагах от центральной аллеи. Войдя в подъезд, они удивлённо переглянулись. Кто-то пел под гитару — с надрывом и лёгкой хрипотцой. Слов было не разобрать, но с каждым лестничным пролётом они звучали всё отчётливей.

— Шестидесятники! — насмешливо фыркнула Динка; но когда Леонид потянулся к звонку, придержала его руку:

— Подожди, давай дослушаем.

На площадке слова песни были слышны уже совершенно отчётливо:

В мире мужском, где просчитано всё заранее,

где по регистрам и полочкам всё разложено,

хрупкая девочка бродит зверьком подраненным,

время для вписки такое — злое и сложное,

где её дух — на трассе ли на обочине,

это не повод для жалости или гордости,

и даже не важно чем она озабочена,

ведь время уже смывает прошлые горести.

Но если угадан ритм и слова подобраны

они обретают силу магии — или случая,

слова сплетают новый узор — по-доброму,

она их прочтёт — и всё у неё получится.

Она познает любовь — такую высокую,

она развяжет судьбу — такую нескладную,

слова её прорастут травою-осокою,

прольются дождём, обожгут осенней прохладою.

Гитара умолкла, и Леонид нажал на кнопку звонка. Горев встретил гостей, провёл их в гостиную, усадил на диван. И снова прочитал свою лекцию — о ветвящихся вселенных и проблеме выбора. На этот раз в варианте для гуманитариев, без дифракционных решёток. Динка слушала не перебивая. Когда Горев закончил, она сказала:

— Всё это уже было, и не раз. Называется «непротивление злу насилием». Но никогда ни к чему хорошему такое непротивление не приводило.

— Мы не призываем к непротивлению, — возразил Горев, — мы призываем к правильным выборам. А если правильные выборы обычно оказываются добрыми, так этому только радоваться надо. Значит, мы живём в не таком уж плохом мире.

Он прервался, чтобы глотнуть кофе, потом продолжил:

— Все возможные, в том числе и самые неудачные выборы мы всё равно сделаем — в параллельных вселенных. И там наши «я» сполна пожнут все плоды этих жутких выборов. Но это будут уже «мы-там». А «мы-здесь» постараемся сделать всё правильно. И чем лучше мы обустроим наш мир, тем больше будет удачных выборов в ближайших к нам вселенных.

— Вы же говорили о бесконечности миров, — сказала Динка, — а для бесконечности ваше «больше» не имеет смысла.

— Согласен, неудачно выразился, — кивнул Горев. — Речь тут не о числе, а о частоте. Хотя и это тоже не совсем корректно.

— Не убедили, — подвела итог Динка.

Она встала и посмотрела на Леонида.

— Пойдём, нам тут больше делать нечего.

Леонид виновато посмотрел на Горева, молча развёл руками и двинулся вслед за подругой. Но секс в этот вечер у него был, и даже трижды.

А через неделю они с Динкой уже вместе делали утреннюю зарядку.

17

Рабочий день Борис решил начать с интернета. Вчерашний разговор с Костей ничего не прояснил, пришлось обратиться к голосовому помощнику. Алгоритм тут же выдал бесконечный ряд ссылок. Внимание Бориса привлёк заголовок статьи о языковой мокрице — он как раз думал о влиянии паразитов на теории, религии и прочие языковые конструкты. Оказалось, что мокрица действительно влияет на язык, но только совсем иначе. Пройдя через жабры пятнистого розового луциана, она впивается в основание его языка и высасывает из него кровь. После того, как язык жертвы атрофируется, мокрица прикрепляется к мышцам культи языка и начинает выполнять его функции. Луциан использует паразита как собственный язык, не замечая разницы. Мокрица перестаёт пить кровь, питается слизью рыбы и продолжает жизнь в счастливом симбиозе.

Борис раздражённо захлопнул крышку ноутбука. Статья была не по теме, излишняя информация. Но она оставила неприятное впечатление; сама идея о замещении языка вызывала тревожные ассоциации. В таком состоянии и нашёл