И бедная идиотка, загоревшая на солнце до красноты, опустила нос в свою тарелку.

Я сочла, что он слишком легко отделался, поэтому решила добавить масла в огонь. Спросила с самым невинным видом:

— Кстати, как поживает Дельфина?

Марк хмуро повернулся ко мне.

— Дельфина?

— Ну да. Такая хорошенькая брюнетка с голубыми глазами и пышным бюстом. Та, которая писала диссертацию, не помню о ком. О Ницше? Или Хайдеггере? Да, о Хайдеггере.

Все посмотрели на меня, как будто я только что прилетела на летающей тарелке. Надо сказать, что я всегда держу рот на замке. Марк сухо сказал:

— Не знаю. Уже несколько месяцев она не давала о себе знать.

— Жаль. Она симпатичная…

Опять воцарилось молчание, опять пролетел ангел, взмахнув крыльями. Марк бросил на меня злой взгляд и пустил салатницу по кругу. Бланш и Клеман заговорили о погоде, о том, что собирается гроза. Эмилия проговорила:

— Да? Как я вовремя вернулась.

Надо, чтобы кто-то назвал вещи своими именами. Если не считать Марка, конечно, то здесь никто не принял Клер. Клеман ни разу с ней не поговорил с самого ее приезда. Бланш не упускает случая показать ей, кто тут хозяйка. Она все время беседует только с Марком, вспоминает прошлое, говорит об их общих знакомых. Короче, делает все, чтобы Клер почувствовала, что у нее, Бланш, есть права и что есть отношения, куда Клер не допускается. Кажется, Клер это не очень заботит. То ли ничего не замечает, то ли хорошо себя контролирует. Я бы на ее месте была в бешенстве.

Все это меня нервирует. Эта немного двусмысленная, неясная ситуация. Все вертится вокруг этой пары. Она в центре всеобщего интереса. Должна признаться, что и меня это задевает. Марк никогда так себя не вел. Он всегда с долей иронии дистанцировался от своих подружек. Это ставило их на свое, не очень значимое место. И мне это нравилось. Я, наверное, такая же, как Бланш. Боюсь, что он изменится. Может быть, я тоже его ревную. Это нормально. Он только и занимается этой женщиной, и надо иметь характер моей матери, чтобы суметь встать между ними. Я же не могу, не знаю почему. Но иногда очень злюсь на него. На его месте я бы увезла ее куда-нибудь. Ему не надо было выставлять ее напоказ всей семье.

Уже двадцатое, даже двадцать первое, потому что уже три часа ночи. Что сейчас делает Антуан? Предпочитаю об этом не думать. Надо выдержать еще неделю.

21 июля

Время летит быстро. Сегодня вечером уже неделя, как она сюда приехала. Ей хотелось бы задержать каждое мгновение, насладится каждой минутой, каждой секундой, которую она проводит с Марком, сделать себе запас на будущее. Потому что она знает, хотя и старается об этом не думать, что через неделю снова будет одна, вдали от него. Но все будет отныне по-другому, говорит он, когда она рассказывает ему о своих опасениях. О страхе перед будущим без него. Даже в разлуке они будут вместе. Будут писать друг другу каждый день. И телефон есть, хотя, как ни странно, он так же, как и она, не любит разговаривать по телефону. И они будут видеться как можно чаще. Но все это не слишком ее утешает. Она боится, что, наоборот, для нее все теперь будет сложнее, после того как она прожила с ним вместе это время. Теперь у нее уже появились некоторые привычки их совместной жизни.

Она проводит рукой по одежде, сложенной на полке. Ее вещи лежат рядом с вещами Марка. И эта близость волнует ее. Она напоминает о жизни вдвоем. Клер вспоминает то, что ощущала после ухода Жерома. По причине исчезновения его вещей. Пустая половина бельевого шкафа, пустая половина полки в ванной комнате, пустая половина книжного шкафа. Исчезло все, что он делил с ней все это время. Ей понадобилось время, чтобы перестать страдать от этого, чтобы каждый раз это не напоминало об его уходе, о том, что она одна. И время, чтобы организовать пространство так, чтобы не было этих пустот. Конечно, сейчас с ней не должно случиться ничего подобного. Еще слишком рано. Она и Марк совсем недолго делят одно жизненное пространство и одни вещи. Однако уже есть то, к чему она привязалась. Ей нравится смотреть, как он сидит с серьезным лицом, погруженный в чтение, за письменным столом. Смотреть, как он работает в мастерской. Удивительно, что он все умеет делать руками. И она даже представила, как потом он все будет делать сам в их доме. Ей доставляет удовольствие наблюдать, как спокойными и уверенными движениями он стругает доски, как блестит от пота его кожа. В то же время она должна прогонять от себя тревожащие ее вопросы. Это его мастерская. Значит, он настолько укоренен в жизнь этого дома, что у него здесь свое рабочее место, и он посвящает много времени работам по дому. С каждым днем она все больше убеждается, что он здесь у себя, на таком же положении, как Бланш, Клеман и Мелани.

Она поняла это не сразу. Она уже не помнит, когда впервые имя Бланш возникло между ними. Уж конечно, не в первую встречу. В тот вечер они ужинали вдвоем, это был только первый обмен взглядами, неясными словами, полупризнаниями, осторожными прикосновениями — всем тем, что предваряет решающий момент, — а они оба уже понимали, что их ждет физическое открытие друг друга. Не все говорится в первый вечер знакомства. Да и не важно это в первый вечер. Тогда она хотела только одного — чтобы они не расстались перед гостиницей, как того требуют правила приличий от двух людей, которые познакомились всего несколько часов назад. В ту ночь приличию не было места. Было совсем другое.

Бланш возникла потом, две недели спустя, в его первых письмах. Когда Клер вернулась с того конгресса — это было почти четыре месяца назад, — она ничего не ждала. По крайней мере, заставляла себя не ждать. Слишком много препятствий возникало, чтобы эта краткая встреча превратилась в историю любви. Но она находилась в странном состоянии, испытывая одновременно подъем чувств и подавляемые сожаления. И потом, несколько дней спустя, пришла его открытка. Простая почтовая открытка, на которой были два слова и первая буква его имени. Он написал: Я тоже. И больше ничего. Но этого было достаточно. Это был ответ на ту записку, которую она положила перед ним на стол, как бросают бутылку в море. Ответ, который отменял расставание и, несмотря на краткость, соединял прошлое и настоящее. Снова открывал закрывшуюся было дверь, давал Клер возможность самой ответить ему. Что она и сделала. Осторожно, с опаской. Жизнь научила ее не ждать слишком многого, не бежать навстречу разочарованиям. Она не стала пускаться в признания, была сдержанной, не впадала в лирику. Но все же выразила свои чувства и те надежды, которые Марк в ней пробудил.

Он ответил ей в том же духе. Не надо загонять себя в обычные ловушки. Не надо обольщаться собственными выдумками. Но то, что произошло с ними, выходит за рамки обычного, и он не хочет это потерять. Постепенно, по мере их общения, пришла уверенность: они близки друг другу, схожи, созданы друг для друга. Они любят. И это уверенность крепла с каждым днем, превращалась в реальность. Какое счастье с бьющимся сердцем заглядывать каждое утро в почтовый ящик, находить там сразу узнаваемый конверт, читать и перечитывать слова, написанные его рукой. А потом отвечать на его письма, каждый раз все с большим пылом. Чувствовать, как связующая их нить любви крепнет день за днем… Затем они встретились снова. И каждый раз возникало то чудо, которое они ощутили в первую ночь. Каждый раз волна желания захлестывала их и погружала вместе в такую пучину страсти, которая, казалось, не могла быть вызвана просто желанием. И каждый раз пучина становилась все глубже и темнее. И с каждым разом в них крепла уверенность, что неисповедимым образом они связаны друг с другом навсегда. Здесь все повторяется снова. Они не могут насытиться друг другом. Каждую ночь они погружаются в тот же океан, где никто не может их настичь и разлучить.