Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На других картинах изображались пейзажи: водопады, дороги, лес. Красиво. Можно было долго разглядывать мелкие детали, но не таилось там ничего необычного.
Егор появился внезапно, на третий день. Я уже успела провести закономерность: семь и пять дней, — раньше не ждала, поэтому удивилась, когда обнаружила его на кухне. Егор стоял, распахнув холодильник.
— Привет, — заметил меня. — Что есть вкусненького?
— Ничего, — буркнула я спросонья. — Сегодня в магазин собиралась.
— Опять на велосипеде? — ухмыльнулся он.
— На снегосипеде, — огрызнулась я. Как будто Егор не видит, что за окном выпал снег.
— Кажется, на чердаке были лыжи, но давно, — дёрнул он плечом и захлопнул холодильник.
— Пряники есть, — достала открытый пакет из шкафа. — Будешь?
— Да, — обрадовался Егор, налил себе чай и уселся за стол.
Я расположилась рядом с кружкой кофе. Он молчал, дул на чай, периодически поглядывая в мою сторону.
— Объясни мне все, — наконец, нарушила я молчание.
— Что именно? — а взгляд хитрый, лицо самодовольное. Он определённо что-то задумал.
— Что это была за азбука Морзе светом? Ты хотел что-то сказать?
— Напряжение барахлит, — пожал плечами он и отхлебнул из кружки.
— Сейчас у тебя что-нибудь будет барахлить, если не расскажешь, — я три дня голову ломаю над его загадками, а он дурака включает, будто не знает, о чём речь. — Ты со мной разговаривал, мигая лампочкой. Значит, что-то хотел сказать!
— Ты уже и с лампочками разговариваешь? — сдерживая смех, проговорил он.
Мне было не смешно, я сверлила Егора взглядом убийцы, как мне казалось. Молчала и не моргала, подозрительно прищурившись.
— Кать, не будь такой серьёзной, нужно быть проще, — улыбнулся он в ответ на мой грозный вид.
И правда, лучше бы с лампочкой разговаривала, толку было бы больше, и не так раздражала бы эта наглая ухмылка. Егор доел все пряники, откинулся на спинку стула и смотрел на меня.
— Не расскажешь? — ещё раз поинтересовалась я.
— Свет — это был я, — подтвердил он. — Этого тебе достаточно?
Пожалуй, придётся опять играть в «да-нет», вытягивая информацию.
— Недостаточно. Как и почему ты стал привидением?
— Если бы я знал, — фыркнул он. — Сам ищу ответы.
— Но кто ты? Сейчас же ты живой: ешь, пьёшь. Я тебя вижу, слышу. Как такое возможно? Как ты становишься живым? Почему появляешься то через неделю, то через три дня? Как управляешь светом…
— Катя, — Егор перебил поток вопросов и тихо заговорил: — Я не знаю, как это происходит, не могу проконтролировать и предугадать. Просто исчезаю и появляюсь. Но сейчас я живой, у меня бьётся сердце, циркулирует кровь, я дышу, чувствую и боль, и холод. Ты даже можешь увидеть меня онлайн, наведи камеру. Но записать голос, видео или сфотографировать не получится. То, что делаю я, видно только мне. Живу я так не больше суток, а потом среди ночи растворяюсь, как туман, становлюсь всё бледнее и бледнее и исчезаю.
— А что ты чувствуешь, когда исчезаешь?
— Лёгкость и… — он задумался. — …холод.
Похоже, Егор был не рад тому, что рассказал мне, он вдруг едва заметно нахмурился и поморщился. А я сдерживала лавину вопросов, обдумывая сказанное, хотелось ему помочь, опять стало ужасно жаль.
— Катя, ты дура! — внезапно грубо сказал он, нахмурился и вышел из кухни.
Я опешила. Не терплю оскорблений, они всегда больно ранят, особенно такие беспричинные, внезапные. И если раньше выходки Егора были какими-то детскими, он злил, дразнил, раззадоривал, но это больше походило на игру. То сейчас это было грубо, стало щемяще обидно. Я его пряниками накормила, а он меня дурой обозвал.
— Что я тебе сделала? За что ты так со мной? — догнала Егора в гостиной. Он присел у камина и укладывал в топку дрова, молча разжигая огонь. Игнорировал меня. Я вспомнила предположение Ульяны о том, что Егор — вампир, питающийся моими эмоциями, поэтому он специально злит меня. Разозлить не получилось, вот он и перешёл к оскорблениям. Тяжело это держать эмоции под замком, но я успокаивала себя, хотела во всём разобраться, а обида только мешала.
— Ты хочешь сделать мне больно, потому что питаешься моими эмоциями? — сыпала предположениям я. — Чем хуже мне, тем лучше тебе, так ведь? Я больше не поведусь на провокацию!
Я была тверда и решительна, полностью уверенная в своей теории. Странно, но, когда сказала ему это, стало легче, будто разоблачила убийцу, и обида и злость ушли в сторону, ведь ответ на его странное поведение нашёлся.
Огонь разгорелся, Егор закрыл камин экраном и сел на диван:
— Тепло, действительно стало тепло, — он смотрел на меня проницательно и долго, чего-то ждал. Я злилась. — Ох, сколько же у тебя негодования и обиды. В какой-то степени ты права. Только я не питаюсь эмоциями, я ими согреваюсь. Но, Катя! — Он вдруг встал, подошёл, крепко сжал мои плечи, слегка встряхнул и пристально посмотрел в глаза, в самую душу. Мне стало страшно от его взгляда — тёмные глаза засасывали в глубину. По телу побежали мурашки. — Я не переношу жалости к себе! Меня выворачивает наизнанку от твоих слёз и мыслей!
— От жалости? — я поморщилась. — Ты меня изводил, потому что я тебя жалела?!
— Да! — он отпустил мои руки и ушёл обратно на диван.
— Сразу бы так и сказал, — меня постигло разочарование, почему-то я думала, что всё гораздо сложнее.
Значит, Егор мучается, когда его кто-то жалеет. А как наверняка было тяжело, когда его похоронили, ведь после смерти близкие долго оплакивают умерших. Бедный Егор.
— Катя! — громко сказал он. — Ты невыносима! Я слышу каждую твою мысль. Прекрати меня жалеть! Вычеркни это чувство из своего сердца. Навсегда! Ненавидь меня, злись! Думай о том, что я мучаю твою бабушку, пугаю тебя по ночам! Только не жалей, прошу!
Глава 12. Тайны невидимого мира
Как я могла не жалеть его после сказанного, да у меня сердце кровью обливалось при мысли о том, что, мало того что Егор погиб, застрял между мирами живых и мёртвых, так ещё и страдает, если его кто-то жалеет.
— Зачем я тебе рассказал?! — он зажимал уши ладонями, тёр виски, пока я сидела напротив и просто смотрела на него. — Ты ужасна, Катя! Наверняка в детстве подбирала всех раненых и обездоленных котят. Откуда в тебе столько жалости?
Я не думала о нём, старалась не думать, но чувствовала боль на душе, тоску и горечь. Лучше бы и правда злилась,