— Опять ты, — сказала Ольга, прекратив свои провокационные движения.

— Что опять? — спросил задыхающийся Левченко.

— Туда кончил, — пояснила она. — Но уже не страшно. Теперь можно.

— Что можно? — не понял он опять.

— Все, — ответила Ольга. — Все можно.

— Перестань говорить загадками!

— Это уже никакая не загадка, а разгадка. Ребеночек у нас, Лев. Здесь. — Ольга приложила руку к животу. — Ошибки быть не может.

Он взял ее за бока, чтобы снять с себя. Она удержалась, оплетя его ногами. Левченко дернул ее сильнее. Нагота Ольги сейчас раздражала. Преодолевая сопротивление, он заставил ее встать и встал сам.

— Полотенце подай, — проворчал Левченко. — Вон, на столе лежит.

— Это все, что ты можешь сказать?

— Что, по-твоему, я должен сказать?

— Ты не рад? — оскорбилась Ольга.

«Прыгаю от счастья, — ответил Левченко мысленно. — Радости полные штаны».

— Ты сама проверялась? — спросил он. — В больнице была?

— Была, — подтвердила она. — Вчера.

— И что тебе сказали?

— Через неделю мы будем знать, мальчик у нас или девочка.

Ольга взяла у него полотенце и торжествующе улыбнулась. Ему захотелось ударить ее по густо накрашенным губам.

— Отлично, — сказал он, оправляясь. — Лучше бы мальчик. А? Как ты считаешь?

Она просияла:

— Так ты не сердишься?

Левченко пожал квадратными плечами:

— На что мне сердиться? Наоборот. Мы ведь с тобой не просто так. У нас планы.

— Люблю тебя!

Оля порывисто обняла его за массивную шею и поцеловала в гладкую, пахнущую одеколоном щеку.

— Хватит, хватит! — проворчал он, отстраняясь. — Не время для нежностей. Работать надо. Дел невпроворот.

— Кофе сделать?

— Сделай, — разрешил Левченко. — И больше не отвлекай меня, хорошо? Мы ведь уже обо всем поговорили, верно?

— Ага!

Счастливая, Ольга выскочила за дверь. Левченко, прежде чем занять место за столом, придирчиво осмотрел себя в зеркале: не осталось ли каких-нибудь порочащих его следов? Пригладил волосы щеткой. Надел пиджак, застегнулся на все пуговицы и негромко сказал своему отражению:

— Нужно избавляться от этой глупой суки.

Отражение молчаливо согласилось. Ольга Волжанова со своей беременностью была абсолютно не нужна генералу Левченко. Держать при себе брюхатую секретаршу было все равно что сидеть на пороховой бочке. В любой момент эта сучка может испортить ему жизнь. Возьмет и звякнет Оксане, например. Левченко не намеревался разводиться с женой. Слишком много знала она о нем, чтобы вот так просто отпустить ее в свободное плавание. И вообще, он привязался к Оксане. Несмотря на ее ревность и другие заскоки, ему было комфортно с ней. Она была удобна, как разношенная домашняя одежда. Выбросишь — где другую такую взять? Все будет не то, не впору. Но главная препона состояла, конечно, в ее излишней осведомленности. Голову Оксане не открутишь, новую на место не поставишь. А там, в голове этой, куча всего накоплено.

Поскольку Оксана была ревнива, она стремилась быть в курсе всех дел своего мужа, и у нее это получалось. Стоит ей открыть рот, как достоянием общественности станут вещи, от которых она, эта общественность, просто охренеет, не говоря уже о вышестоящем начальстве, которому совсем не обязательно знать, чем, когда и как занимается на вверенном ему посту генерал-майор Левченко.

Он по-своему любил Оксану. То есть, несмотря на измены, хранил ей верность сердечную, если так можно выразиться. Она была моложе почти на девять лет, что делало ее желанной. В перерывах между служебными романами, да и в самый разгар их, Левченко не забывал об исполнении супружеского долга. Делал это не так часто, как хотелось бы Оксане, однако у него всегда имелась отмазка: возраст, нагрузки, сердце.

Когда они познакомились, с сердцем у Левченко еще было все в порядке. Он привез ее из столицы, где она безуспешно пыталась пробиться в артистки. От прежних ее амбиций мало что осталось, но внешняя красота сохранилась. Мужчины, что называется, штабелями валились при виде Оксаны Пашко, как звали ее в девичестве. Только Корчак ни разу не позволил себе ни одного чересчур долгого взгляда, нескромного намека или стремления обратить на себя внимание. Повел себя, как настоящий друг, и всегда соблюдал должную дистанцию. Уже одно это дорогого стоило, не говоря о прочих достоинствах Корчака.

«Не забыть записать, — напомнил себе Левченко по дороге домой. — Взять Игната на особый контроль. На него ведь тоже наехать могут, а он мужик горячий. Как бы чего не вышло».

Мысль еще какое-то время продержалась в голове, а потом ушла в глубины сознания, словно рыбка, вильнувшая хвостом. Через минуту Левченко уже и думать забыл про Корчака. Друг был выброшен из его оперативной памяти, поскольку следовало сосредоточиться на других вещах. Пришлось сделать несколько очень важных звонков, а потом заглянуть в пару мест. Очутившись же дома, Левченко был озабочен лишь одной проблемой: как бы избежать супружеского секса, которым давно надлежало заняться по графику.

За ужином он подчеркнуто морщился и иногда, будто бы невзначай, касался левой половины груди, намекая тем самым на неважное самочувствие. Оксана упорно не замечала его пантомимы. Расспрашивала о делах, подкладывала еду в тарелку, делилась новостями, вычитанными в Интернете. Воспользовавшись паузой, Левченко вставил:

— А у нас в управлении новости, прямо скажем, неважнецкие. Бандиты головы поднимают. Беспредел устраивают. Меня сверху уже долбить начинают: вынь и положь им этих «вальтеровцев».

— Так поймай их, — посоветовала Оксана не моргнув глазом.

— Легко сказать!

— Сделать тоже. Ты ведь их всех наперечет знаешь, бандитов своих. С тем же Вальтером по телефону говорил, я слышала.

— Много ты слышала! — вскипел Левченко. — Стал бы я с криминальным авторитетом общаться.

— Ха-ха, — произнесла Оксана отчетливо.

Она была высокая, даже очень высокая, с волосами цвета потемневшей меди, с великоватым носом, который ее в общем-то не портил, потому что в первую очередь обращала на себя внимание Оксанина фигура, а не лицо. Это было что-то! В прежние времена, когда Левченко был помоложе и не расходовал силы на любовниц, он с жены не слазил по часу и больше. Но все приедается, даже самое хорошее. Так было и с фигурой Оксаны. После ужина Левченко несколько раз протяжно зевнул и заявил, что отправляется спать: устал, мол, и все остальное.

— Может, мне тогда любовника завести? — осведомилась Оксана, относившая посуду в мойку. — Раз я тебе совсем безразлична.

— Почему безразлична?! — занервничал Левченко. — Устал я. Может человек устать?