Сырой запах защекотал ноздри, прохлада налипла тонким слоем, вызывая на одеревеневшей коже лавину мурашек. Растерянный взгляд скользнул по влажным стенам. Потемневшие от плесени и времени древки факелов с языками пламени на тупых концах — освещали лишь маленькие участки между полосками непроглядной тени. Мы спускались вглубь, я буквально чувствовала, как над головой смыкаются пласты мрамора несущего этажа замка. Барсучихи шли неуверенно — но не от того, что не хотели вести меня. Ни Мила, ни Сако не останавливались и не оглядывались, просто прощупывали почти каждый шаг. Видимо, тоже не особо ориентировались в потемках. Сако даже нервно теребила кристаллик, висевший на простом бечевом шнурке.

Коридор перестал вилять, и теперь уходил вглубь зловещей прямой линией. От плохого освящения возникало ощущение, будто пространство сужается, а стены давят, намереваясь раздавить мои кости еще до начала церемонии. Хотя, может и редкие факелы тут не причем. Мне даже показалась, что бережное касание служанок превратилось в железную хватку, даже смутный отголосок боли пронзил руку чуть выше локтя. Только не помню, чтобы меня с силой хватали за руку… Да и служанки взяли меня под руки, чтобы я не пропахала носом каменный пол. Они и сами-то плохо ориентировались в подвальных помещениях замка.

Наша троица остановилась возле массивной двери со ржавыми металлическими вставками по полотну. Сглотнула, пытаясь смягчить спазм, сковавший горло, но камень в гортани, не позволяющий ровно дышать, остался на месте.

— Мы пойдем… — мои спутницы скользнули назад, спешно растворяясь во мраке. Последние метров 200 не были освещены. Сама-то дверь — с трещиной посередине и с двумя железными петлями, доходящими до середины — растаяла бы в полумраке, если бы не слабый огонек, горевший в глазах кованой птицы прямо посередине.

И тут эта курица.

Раздражение совсем не к месту стянуло жилы, будто эта странная птица была виновата во всех моих бедах. Зато поток негативных эмоций встряхнул, пробуждая от полусонного состояния. Как раз тогда, когда я стояла напротив роковой двери, с сосущей темнотой позади меня.

«Может, попробовать вернуться?» — промелькнула мысль, заставившая обернуться назад. Но огонек надежды погас, как бракованной фейерверк в новогоднюю ночь — гадкое чувство разочарования пропитало очевидные выводы.

Даже если я чудом выберусь на первый этаж замка и не заблужусь в тех бесконечных поворотах, первый же попавшийся стражник с удовольствием вгрызется в мое горло.

«Можешь даже и не пытаться сбежать. Не получится», — пронеслись в голове слова того мужчины с головой фараоновой собаки. Если он был так в этом уверен — то не стоит и пытаться, особенно сейчас. Да и остальные вели себя так, будто это в порядке вещей — приносить в жертву людей. Даже Мила и Сако, хоть и не прыгали от счастья, даже не старались как-то мне помочь — хотя отвращения в их глазах я не заметила.

Прикусив губу, будто в нерешительности, стоя под приоткрытой дверью в квартиру закадычной подружки, решая: зайти так или постучать. Пожав плечами, потянула дверь на себя за кольцо. Руки затрясло от непривычной нагрузки. Открыть так, чтобы образовалось приличная щель, и я могла проскочить — получилось с третьего раза. Скользнув внутрь, поморщилась от яркого света. После хождения в полутемных коридорах расставленные свечи, замыкающие пентаграмму в кольцо, резали глаза.

Так. Погодите-ка… Подошла ближе. Затейливый рисунок представлял собой квадрат, который стоял на углу с вписанным в него кругом, треугольником и кругом поменьше, и заключал в себя вытянутую шестиконечную звезду с изображением той самой птицы в самом эпицентре. До дрожи в коленках испугали не надписи на незнакомом языке, ни треугольники — два из которых были с горизонтальной линией — ютившиеся в пространстве между углом квадрата и кругом в нем. Испугал не рисунок. А то, как он был выполнен: медные почерневшие желоба составляли этот символ — и, судя по бурым пятнам вокруг, по ним в свое время тек далеко не березовый сок…

Когда подходящее слово пришло на ум, и я отшатнулась, прижав ладонь к открытому рту, давя в себе приступ тошноты — ненавязчивый запах застарелой крови, вдруг стал невыносимым. От стены справа отделилась фигура и медленно проследовала по направлению к тому месту, где мои ноги будто приросли к камню.

Поднять голову и оторвать взгляд от будущего места казни, я не могла. И только когда горящие фитильки дрогнули: край плаща прошел в опасной близости от искрящегося огня — я выпрямилась.

Те самые глаза — янтарно-карие окунули меня в свою обманчивую теплую глубину.

Глаза хищника, ловко поймавшего свою добычу.

11

Споткнулась, в попытке отшатнуться, стоило незнакомцу снять капюшон. И упала прямо в любезно подставленный для кровавого действа круг, едва не опалив край легкого платья.

Цепкие глаза скользили по моему лицу, оценивая. Но не так, как человек смотрит в витрину супермаркета, гадая, свежая колбаса или нет. По-другому, будто с легкими искрами беспокойства. Казалось, он сейчас откроет рот и банально спросит, в порядке или я, и протянет руку.

Нет, Гень, у тебя точно крыша от страха поехала. Еще скажи, что палачи с заботой в голосе спрашивают у болтающихся в петле несчастных, жмет ли им веревка.

Хотя объективно боятся нечего. В этом Лайонеле — имя было выжжено на подкорке, как только Мила его произнесла — не было ничего отталкивающего. Пауза, возникшая между нами и горящие свечи дали мне возможность его рассмотреть. Точеное лицо с угловатым подбородком и квадратной челюстью, не портил даже нос с широкой спинкой. Массивные надбровные валики, нависающие над глазами, в идеале должны были придать грозности взгляду, но не вышло.

Человек? Ни клыков, ни ушей, ни шерсти. КАК? Миром этих существ может править человек?

Я настолько удивилось, когда данный факт достиг мозга, что открыла рот, чтобы спросить.

Непонятная обида пронеслась по венам. Значит, меня решили принести в жертву, как какую-то свинку. Видите ли, я — человек. Их не жалко. Именно так между строк выразился здешний Анубис. А у них здесь всем заправляет человек! Что за непонятная дискриминация?

— Отойди, — короткая фраза эхом отскочила от каменных стен.

Кровь от ужаса превратилась в лед. За всеми своими внутренними возмущениями я забыла, с какой целью меня привели сюда.

— Зачем? — вопрос вырывался против воли. Не было ни сил, ни желания кричать или что-то требовать. Странно, но этого мужчину я совсем не боялась. Сердце уж точно стучало относительно ровно, когда как более жизнелюбивая часть сознания, делящая лавочку с рассудительностью, орала «Беги, дура! Беги!».

Черная густая бровь удивленно изогнулась. Видимо, те, кто здесь был до меня, истошно орали, ревели или дрались, а не задавали вопросы. Я встала. Грозно нависнуть над правителем всея этой глуши — не получилось. Он был выше, и шире в плечах, раз в два, минимум.

Возведя глаза к потолку, будто ища там ответ, Лайонел снова посмотрел на меня. Упрямо сжала губы и ни на миллиметр не сдвинулась — но тут сказывалось нервное напряжение — будто мышцы содрали с костей и засунули в морозильник.