Заметив Ленин насмешливый взгляд, Люба сбилась:

— Нет, вы не подумайте ничего такого. У меня с ним ничего нет и не было. У него и тогда уже Ирина была.

— Это которая аспирантка?

— Да. Просто мы с ней приятельствовали немного, вот она и попросила тогда за меня, чтобы «эс-вэ» в центр взял.

— И сейчас приятельствуете? — спросила Лена.

Любочка вздохнула:

— Нет, поссорились. Я услышала, как она говорила, что я воздушная и глупая и ревновать ко мне — все равно что к пакетику чипсов. Я обиделась.

— А кому же она это говорила?

— Ну кому — «эс-вэ», конечно! Тут же все разговоры через мой номер. — Любочка указала на большой факсовый аппарат, стоявший у нее на столе.

— Подслушиваете? — подмигнула Лена.

— Нет, реферирую, — серьезно парировала секретарша. Видимо, значение этого слова ей также было неизвестно.

Записав фамилию и адрес аспирантки Ирины, Лена Бирюкова собралась уходить. На данный момент в «Орбите» ей было делать нечего. С Бурцевым они еще успеют поговорить, а сейчас надо проверить любовницу. Это пока версия номер один. Может, и правда, просто загулял профессор после заграничной командировки.

…— Ну и? Что нам поведала аспирантка? — спросил Гордеев, закуривая первую утреннюю сигарету и допивая остаток кисловатого остывшего кофе.

— А до аспирантки-любовницы по имени Ирина Галковская я еще не дошла. Потому что три дня назад около шести часов пополудни был обнаружен труп Дублинского…

— Как? И чего ты молчишь о самом важном? — встрепенулся Гордеев.

— Я стараюсь рассказывать по порядку, — отрезала Лена и тоже закурила. Потом она достала из объемной сумки папки с бумагами, передала их Юрию.

— Вот, посмотри. Там какая-то компания вышла за город — то ли водочки принять, то ли грибов поискать, ну и наткнулась на свежее кострище. Труп, обгоревший до неузнаваемости. Но так как Дублинский был уже объявлен в розыск, то все неопознанные трупы проверялись. Оксана — его жена — опознала.

— Как опознала? — спросил Гордеев, рассматривая фотографии и борясь с приступами тошноты. К счастью, ему наконец принесли большую бутылку все того же ржавого «Полюстрова», которую адвокат незамедлительно и выпил. Гордееву полегчало. — Погляди, труп обгорел до неузнаваемости.

— Ну по часам, обручальному кольцу и прочим предметам, — Лена показала фотографии найденных предметов.

— Это косвенные улики, — заметил Гордеев. — необходима серьезная экспертиза.

— Ничего не поделаешь, пока чем богаты. Челюсти у него целые, никаких коронок, чтобы можно было идентифицировать. Так что остается одно — анализ ДНК.

— А результатов экспертизы, конечно, еще нет?

— Не смеши! Их и в Москве не меньше месяца ждать, и это в самом лучшем случае, а тут — так просто сонное царство, — махнула рукой Лена.

— Меркулов может посодействовать, чтобы экспертизу быстрее провели.

— Звонила я Константину Дмитриевичу. Но дело в том, что сама экпертиза на ДНК много времени занимает. Так что в любом случае скоро ее результатов ждать не приходится.

— Ясно… Кто-то кроме жены на опознании присутствовал?

— Да, еще коллеги. — Лена фыркнула, припомнив трагически-театральный обморок «воздушной» Любочки при опознании. Та при виде трупа прямо-таки сдулась, как пустой пакетик из-под чипсов.

— Так, все понятно, бумаги потом посмотрю. Ну давай теперь, говори, какая помощь от меня требуется?

Лена накрыла своей ладонью его руку:

— Помощь требуется любая и по максимуму твоих возможностей. А уж о твоих возможностях мне известно все.

— Льстишь ты мне, Ленок! — погрозил пальцем Гордеев. — Что ж, до конца моего отпуска еще четыре дня, в Москве мне делать нечего, так что с удовольствием помогу. Только вот конкретно сейчас мои возможности на нуле. Мне бы отоспаться часок-другой на койке, которая не качается. Штормит меня чего-то. А потом подробно поговорим, ладно?

И правда, после завтрака и крепкого кофе Гордеева совсем разморило, и они с Леной побрели в сторону гостиницы, по пути решив, что, пока Юрий отсыпается, Лена все же съездит к Галковской, которой она пока так и не дозвонилась. мало ли что там проклюнется?

— Сережа, Сереженька, ну почему ты, почему? — заламывала руки Ирина Галковская. — Сейчас, подождите, я «новопассит» выпью — нервы.

Она ушла на кухню, шелестя юбкой.

Вот уже около получаса Лена пыталась вывести разговор с Ириной Галковской, аспиранткой и, по совместительству, любовницей покойного Дублинского в нужное русло. Все было бесполезно. Та рыдала, кидалась к окну, истерически завывала, потом замолкала, прикуривала и тушила сигарету за сигаретой…

Лена терпеливо наблюдала за ней. Было видно, что Ирина по-настоящему любила Дублинского, ей не нужно было от него никаких материальных благ — иначе бы она как-нибудь исхитрилась и развела его с женой.

«Пусть выговорится, — думала Лена, наблюдая за Галковской. — У нее, наверное, и подруг нет, раз она готова рыдать на плече даже у совершенно постороннего человека, даже у работника прокуратуры».

Квартирка Галковской, уютная, но обставленная строго, без излишеств, находилась в одном из самых зеленых районов города — на Крестовском острове. Солнце врывалось в открытое оно, освещало толстый англо-русский словарь специальных терминов у изголовья кровати. На компьютере плавала заставка. Присмотревшись, Лена поняла, что это фотография, сделанная таким же солнечным летним днем где-то в центре города. С фотографии улыбались двое — мужчина и женщина. В женщине Лена тут же признала хозяйку дома — здесь она улыбалась и была так счастлива, что казалась куда моложе своих лет. Мужчина — это определенно Дублинский. А он был эффектен. Странно. Лена совсем не так себе представляла знаменитых ученых. У них должны быть всклокоченные седые волосы, очки со сломанной дужкой, непременно склеенные скотчем, глаза безумные, мятая рубашка и дешевые брюки, отвисшие на заду пузырем. О качестве и отвислости брюк судить было нельзя — на фотографии влюбленные были изображены только по пояс, Сергей же имел на ней вид представительный, элегантный. Трубка в зубах, ласковый прищур — ну-ка, дети, кто это? Товарищ Сталин. Брр… Лена помотала головой. В этом сумасшедшем доме она сама начинала тихо сходить с ума.

Ирина на кухне уронила тарелку. Выругалась совсем не в академических выражениях. Запахло паленым. Через несколько минут Галковская вернулась, везя за собой столик на колесиках, уставленный всевозможными восточными сладостями. В центре высился фарфоровый заварочный чайник, увитый фарфоровым плющом.

— Вы какой чай предпочитаете?

— Да мне как-то все равно, — пожала плечами Лена. Откровенно говоря, в такую погоду более уместным был бы стакан ледяной минеральной воды, но, может быть, у этих научных работников так принято — неторопливо беседовать за чашкой чая? Пускай. Пусть дает показания в привычной для нее обстановке.