Неужели я бы не услышал Катиного пения или Костиного плача?

Услышал бы. Ведь Костя всегда очень громко плачет. Особенно когда напуган. Боже! Да он же еще малыш, и он пугался всего на свете. Он заливался слезами и бежал к папке, даже когда соседский пес начинал лаять в подъезде. Правда, учитывая тот случай, как Бакс напал на Костика, реакция сына вполне оправданна. Эта невоспитанная дворняга набросилась на Костю и укусила его за рукав куртки. Нет, Бакс не прокусил ее, но малыш так перепугался, что теперь собаки были для него все равно что монстры.

Даня увидел в зарослях пшеницы брызги крови. В темноте при свете фонаря они напоминали черную краску. Место, где он нашел кровь, было примято. Кто-то здесь ходил. Даня осмотрелся и нашел еще больше кровавых следов. Вероятно, голова Кати упала сюда. И похоже, кто-то ее забрал. Тот, кто примял траву. Кто-то не очень большой. Не медведь и не взрослый человек.

Это Костя. Он нашел голову мамы, поднял ее и ушел.

Куда?

Даня вертел телефоном в поисках какой-нибудь тропинки и нашел ее.

Он пошел по следам примятой пшеницы. Видимость была на расстоянии вытянутой руки, поэтому он не мог увидеть, куда ведет этот след. Обрывался ли он в двух метрах впереди или петлял кругами через все поле.

Ночь заступила на смену. Было черно, будто нигде (именно так себе он представлял «нигде», когда защищал доклад по философии; кстати, он получил твердую пятерку, хотя считал философию лженаукой). У Дани создалось ощущение, что мира вокруг не существует. Есть только минивэн, который освещал кусок дороги позади, и есть крошка мира, которую освещал его смартфон. Остальное исчезло в небытии.

На небе было ни одной светящейся точки. Пока Даня спал, набежали тучи и проглотили звезды.

И стояла тишина. Птицы спали, никто не ехал по дороге, не было ни шума машин, ни воя ночных зверей, ни крика потерявшегося ребенка. Лишь иногда ветер шуршал листьями и колосьями пшеницы.

А Даня брел вперед. Слезы высохли. Сопли он вытер о футболку. Но в голове по-прежнему вертелся ураган из мыслей, который он перестал воспринимать. Лишь отдельные и самые яркие голоса долетали до его сознания.

Костя, Костик, сынок, мой дружок, куда же ты пошел?

Он сошел с ума!

Эта мысль показалась Дане реальной. Он задал себе вопрос – а что чувствовал бы он сам, если бы на его глазах его маме отрезали голову и выбросили в траву, как мешок с гнилой картошкой? Как бы он отреагировал? Разве не стал бы бегать вокруг трупа? Разве не бросился бы за головой в траву? Особенно если ему было бы три года и он знал, что у игрушек отваливаются головы, и все, что нужно, – это пришпандорить ее обратно. Вот и Костя наверняка хотел сделать тоже самое.

Безумие! Он спятил! И ты тоже скоро с катушек слетишь.

Я уже.

И снова вернулся вопрос – а почему так тихо? Тишина давила. Столько мыслей. Ладно, хрен с ним, это же глушь, тут лес, никто не живет. Но почему не ездят машины? Неужели тут край света? Ведь люди есть везде, где есть дороги.

Не в силах больше выдерживать тишину, Даня снова заорал что есть мочи:

– Костя!

Его голос прокатился по ночному полю, как лихач на «мустанге» по пустой трассе, потом нырнул в лес и затих, спрятавшись за деревья.

А затем кто-то из леса крикнул:

– Костя!

Даня вздрогнул и замер.

Кто-то кричал его голосом. Издевался. Пародировал его – убитого горем отца и мужа. Но пародировал так, что в голосе не слышалось горечи, а только усмешка. Этот кто-то стоял в темноте, смотрел на Даню и улыбался, держа за волосы отрезанную голову.

Дрожь прошла по телу. Волосы встали дыбом. Даня прислушался. Эхо стихло.

Он снова крикнул:

– Костя!

И снова его голос разлетелся по темноте и повторился, как и прежде, откуда-то из леса.

Не ходи туда.

Ты что, идиот? Там твой сын! Иди туда! Скорее.

«Не ходи, – твердила его трусливая часть, – там прячется нечто не из плоти и крови, а из самой темноты. Оно издевается над тобой, оно тебя заманивает. Дождись полиции! Не ходи туда!»

Но Даня заткнул трусливый голос и пошел дальше по кровавым следам в сторону леса.

***

Вот долбаный козел, и о чем он только думает. Что за человек, а? И почему я только вышла за него? В нем же нет ничего, что мне нужно. Он не стремится ни к чему. Да, может, он и уделяет Косте время, но вот какой из него пример? Смотрит киношки, играет в игры на компьютере, как маленький, ей-богу. Сколько раз я ему говорила, чтобы он поискал какую-нибудь другую работу? Да миллион!

– Мама?

Сколько раз я ему говорила, что он засиделся в своей должности. Нет, он, видите ли, уже привык, уже все знает и не хочет переучиваться. Прямо как гнилое бревно в лесу. Ну и черт с ним. Не хочет, как хочет. И почему я только вышла за него?

Потому что раньше он был не такой.

– Мама?

Ведь я выходила замуж за перспективного человека. Вспомни, каким он был активным! Он играл в группе, правда, какую-то херню, но это неважно, главное, что люди ходили на их концерты. А помнишь, как он любил дарить тебе цветы?

Помню. Однажды он принес мне маленький сухой букет садовых цветов и извинялся за то, что он тот усох и скукожился, но это ведь ничего, ведь в январе и такой букет кажется чудом, как поляна спелой земляники посреди сугробов. А помнишь, как он подарил тебе полет на воздушном шаре? Ты тогда чуть в обморок не упала, когда вы поднялись в облака. Хорошо хоть в туалет перед этим сходила. Жаль, что кольцо к тому времени уже было подарено, хи-хи, в лифте, но это все неважно, ведь теперь…

– Мама?

…теперь семейная жизнь превратила его в тесто. Мягкое, податливое. Куда ни нажми, он на все согласен, лишь бы ему позволили поиграть в свои долбаные игрушки на компьютере. И гитару он давно уже забросил.

– Мама.

– Ну что, – воскликнула она, – что случилось?

Она не любила, когда ее отвлекали от собственных мыслей, от разбора кухни, от перемывки косточек ее мужа. Она ведь может забыть о чем-то важном, что подстегивает ее к разводу, на который она уже давно решилась, но все никак не могла его обосновать до конца перед самой собой. Совесть нужно успокоить. Да, она-то сама решилась, но что если потом совесть все-таки спросит с нее? Ведь она должна ей что-то ответить на вопрос, почему она разрушила семью, почему ушла к другому, почему бросила этого ленивого…

– Мама, Пуппа сбезал, – глаза Кости напоминали глаза грустного щенка, – мы посли сюда… я делзал его в луке, вот, – он показал пустую руку, раскрыл ладонь, – а тепель его нет, тю-тю.