Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зато граф Шувалов мог бы помочь Лизе — оградить ее от приставаний князя Голобородко. Конечно, Алексей Михайлович — не сам влиятельный императорский канцлер, но ведь его прямая родня, так что силу и вес при дворе имеет!
Тяжелые сосновые двери, покрытые узорами не хуже знаменитых «Дверей рая» в соборе Флоренции, отворились совершенно бесшумно. Слуга-провожатый пропустил Меризи, а сам остался в коридоре. Видно, хранилище рукописей для благородных посетителей, а не для простых слуг. Антонио ступил на толстенный ковер, скрадывающий все звуки шагов. Ничто не должно тревожить, читающих старинные книги!
Однако оказалось, что Меризи ошибся. Граф принял его не в хранилище рукописей, а в собственном кабинете. Ковер привел композитора прямо к столу, за которым восседал высокий, еще совсем не старый вельможа, весьма благородной наружности. Одет он был просто, в темно-коричневый камзол на французский, еще дореволюционный манер (послереволюционная мода при русском дворе не поощрялась, как не поощрялись и все выходки самих революционеров-французов). На его большой, изящно очерченной голове красовался белый парик с косичкой, перевязанной черной ленточкой. Граф щурился, но, видно, не от неудовольствия, а от слабости глаз. Хотя, когда он раскрыл их, Антонио изумился — настолько они были необычны: темно-синие, с черными всполохами. Глаза серьезного человека, много пережившего на своем веку. И еще Антонио уловил его сходство с воспитанником — Александром Горюновым. Сходство это не бросалось в глаза, но существовало как-то подспудно — в манере взгляда, в повороте головы, в легком жесте руки, которым граф пригласил пришедшего сесть напротив. Значит, верны слухи, что Александр графу — родная кровь.
— Рад познакомиться со знаменитым маэстро Меризи! — вежливо и совершенно правильно по-итальянски проговорил граф. — Признаться, я и сам хотел зайти к вам — узнать, как там мой шалопай?
— Все прекрасно, ваше сиятельство, — отвечал Антонио, в почтении склонив голову. — Для меня честь, что господин Горюнов почтил нашу театральную труппу своим присутствием.
Граф вскинул на маэстро потемневшие глаза и процедил:
— По мне, это, конечно, не честь. Но что поделаешь, сама императрица признала за Александром талант пения. В таком случае пусть поет. Но хочу осведомиться у настоящего профессионала — велик ли сей талант?
Меризи улыбнулся:
— Если я скажу вам, ваше сиятельство, что не велик, вам не понравится. Ежели — велик, вы не поверите. Я скажу другое. Любой талант нуждается в труде, как алмаз в шлифовке. Я вижу, что ваш воспитанник в последнее время стал петь куда лучше. Его голос обрел силу, его дыхание раскрылось, звук обрел красоту и гибкость. И все это только благодаря…
Граф махнул рукой, перебивая:
— Знаю! Эта певичка, Невская, стала с ним заниматься. Тоже мне учительница… Знаем мы такие учения… — Граф хмыкнул. — Да влюбился в нее Сашка — вот и вся недолга. Отсюда и плоды учения. Однако, я боюсь, как бы иных плодов не случилось!
Граф вскочил. Антонио уставился на него в изумлении. Алексей Шувалов оказался не просто высок ростом — велик! Его ручищи сжали спинку тяжелого дубового стула, как хрупкую игрушку. Антонио даже показалось, что стул треснул.
— Право, граф, стоит ли так нервничать? — осторожно произнес Меризи. — Госпожа Невская добрая девушка, правильных моральных устоев. Она не куртизанка, не каботинка, не охотница за деньгами. Я скажу вам больше… — Антонио замялся. — Я открою вам тайну, господин граф. Однако прошу помнить, что это не моя тайна, и хранить ее строго между нами. Елизавета Невская — не просто крестница государыни-императрицы Екатерины Великой, но и, возможно, пропавшая дочь моего венецианского друга. Пока это секрет, но по весне он приедет в Санкт-Петербург с официальными бумагами. Его имя — Франческо Манино.
Пальцы Шувалова рванули спинку стула с такой силой, что и вправду раздался треск. Граф отбросил разломанный стул и облокотился на столешницу, нависнув над Антонио всем своим огромным весом.
— Что вы говорите? Это же невозможно!
Антонио пожал плечами:
— Отчего же? Это романтическая история. Лет двадцать назад мой друг был влюблен в русскую красавицу Софи, путешествовавшую по Италии. Теперь он ищет свою потерянную любовь и своего ребенка. Возможно, это Лиза — никто ведь не знает, чья она дочь.
Граф оторвался от стола и позвонил в колокольчик. Антонио напрягся: велит выгнать, и весь разговор! Они тут, в России, коротки на расправу.
Но граф Шувалов гаркнул вошедшему слуге:
— Новый стул — как обычно!
Видно, ломание стульев вошло у него в привычку.
Новый стул, точно такой же, как предыдущий, мгновенно был доставлен. Великан грохнулся на него всем своим весом, и Антонио еле сдержал улыбку — теперь понятно, отчего стулья у Шувалова столь массивны.
— Что ж, говорят, Невская — хорошая певица, — процедил граф. — Дай ей Бог счастья. Однако вряд ли ваш венецианский друг признает в ней свою дочь. Когда вы говорите, он приедет?
— Я пока не знаю, ваше сиятельство.
— Когда узнаете, скажите мне тотчас! Чтобы я мог знать заранее.
Антонио хотел уже было спросить: зачем это знать графу, но вовремя сдержался. Не стоит ничего спрашивать. Надо гнуть свою линию.
— На свете трудно жить без протекции, ваше сиятельство! — почти льстиво проговорил он. — Вот сейчас мне покровительствует русская государыня. Кто бы я был без нее? Хоть и известный в Европе, но простой музыкант. А на ее службе я — придворный капельмейстер. Юная девица Невская за свой талант тоже пожалована государыней. Но ведь к Екатерине Великой с разными пустяшными просьбами пойти она не осмелится. Свои беды девочка может только мне рассказать. Но разве у меня есть настоящий вес? Я — человек приезжий из заграницы, иностранец. Другое дело вы, ваше сиятельство. Вы — из достойнейшей и знаменитой семьи, вы здесь все можете. К тому же ваш воспитанник поет в нашей труппе, к потому вам должны быть понятны наши тяготы…
Шувалов сцепил руки и хрустнул пальцами.
— Это вы про что, почтеннейший?
— Князь Голобородко преследует девицу Невскую. Она в отчаянии. Сами понимаете. Но против власти князя у нас нет обороны. Но вы можете помочь девушке, ваше сиятельство!
И тут из внутренней двери, как чертик из табакерки, неожиданно появился взволнованный Александр:
— Голобородко преследует Лизу? Ну и подлец старый! Мало ему гарема в своей усадьбе за городом. Да что же ты молчишь, дядюшка? — Александр повернулся к Шувалову. — Неужто не поможешь? Если нет, я сам императрице прошение составлю!
— Так она его и примет! — буркнул Шувалов.
— А я подпишусь так, как от рождения имею право! Пусть все знают — я такой же граф Шувалов, как и ты. И скрывать этого больше не намерен!
Глаза Александра налились гневом, и он со всего размаха стукнул по столу. Раздался треск, и по столешнице пошла витая трещина. Шувалов хмыкнул и снова поднял колокольчик.