Хотя не правда — размах есть. Если смотреть не на воду и город, а в небеса — размах там: высь необычайная, уходящая, кажется, в божественную синь, облака розовые, идущие нескончаемым караваном, а солнечный свет — нежнейший, золотой, ласкающий. В Петербурге нет ни таких небес, ни таких чистых цветов. Там и облака серые, как набережные, и свет тусклый, словно ему трудно прорываться сквозь пелену вечных дождей. Там мало и света, и тепла. Там люди почти не улыбаются. Правда, чему улыбаться?

Но там — дом. Там — театр. Пусть в нем частенько заправляют голобородки, но там сцена, на которую Лиза вышла впервые в жизни. Там зрители, которые аплодировали ей, когда она пела итальянские, немецкие и французские оперы. Но, Боже, как они рукоплескали ей, когда она пела русские песни!

Да, они невеселы эти протяжные мелодии, но разве весела любовь? Что только не пришлось пережить Лизе — и презрение, и ругань, и похищение. А Александр вообще перенес ужас сырых казематов.

И вот они — разодетые как царь и царица — в Венеции. Семья Манино встретила их, а Александра в особенности, с распростертыми объятиями. Их возили из дома в дом, показывая как истинные диковины. Приемы сменялись обедами, балы — маскарадами. Но чаще всего устраивались музыкальные увеселения. Вот как сегодня, когда Лиза и Александр пели перед гостями правителя Венеции в самой большой зале Дворца Дожей.

Стоя на высоком помосте, который в данный момент заменял сцену, Лиза видела весь зал. Хоть венецианцы и гордятся своими дворцами, но, в сравнении с петербургскими, они весьма скромны и малы. Взять хоть этот «большой зал» — да таких штуки три вместятся в один русский императорский зал. Певица слышала, как, наклонившись к сидящему рядом дожу, Франческо Манино проговорил:

— Восхитительное пение! Впрочем, этого и следовало ожидать. Девушка — ученица Меризи, воспитана на нашей культуре. А в жилах Александра и вовсе течет моя кровь!

— Хорошо, что он нашелся, — улыбнулся дож. — А то пропал бы там, в заснеженной России. Говорят, у них по улицам до сих пор медведи бродят?

Франческо хмыкнул:

— Одного я видел своими глазами — графа Шувалова! Не дай Бог, попасться в его лапы — обломает посильней медведя.

— Да, Господь сотворил не только блаженную Венецию, но и дикие страны… — глубокомысленно вздохнул дож.

У Лизы потемнело в глазах. Вот вам благодарность итальянского семейства! «Медведь» Шувалов не дал пропасть их сыну, вырастил, словно своего. А она — Лиза? Неизвестно еще, стала бы она певицей в их распрекрасной Венеции. Скорее получила бы один путь — на улицу, в куртизанки. И вряд ли кому было бы дело до ее таланта!..

Да и чем русская культура хуже других?! Медведи, видите ли, у нас по улицам ходят!.. Да где вы видели медведей на Невском, господа хорошие?! И ведь такого красивейшего проспекта нет ни в одном городе Европы!

Лиза тряхнула головой и вышла на авансцену. Эх, знай наших! Она вздохнула поглубже и запела без сопровождения:

Голос Лизы дрогнул, но выправился. Набрал силу. И мелодия залила зал, как в половодье. Она отворяла сердца, входила в души, сметала преграды непонимания. Зал замер. Конечно, никто не знал русских слов, но от мелодии щемило сердце, комок подступал к горлу, наворачивались слезы. Кавалеры стискивали пальцы, дамы полезли за платочками.

Когда песня закончилась, не раздалось ни звука. Зал затаил дыхание. И вдруг дож вскочил:

— Мадонна миа! Ла прима! Белиссимо!

И грянул шквал аплодисментов. Пылкие итальянцы, бурно выражая восторг, и смеялись, и всхлипывали одновременно.

Из-за кулис вышел Александр и прошептал:

— Дадим им жару! А ну-ка нашу русскую!

И затянул плясовую.

Казалось, в зале дворца задрожали стены. И сразу стало ясно — зал мал. Звучный баритон Александра задавал ритм, Лиза, подхватив, захлопала в ладоши и прошлась лебедушкой. Зал восторженно загудел, и вот уже весь он, во главе с чопорным дожем, подкрикивал, подхлопывал. И вдруг случилось совершенно неожиданное — окна дворца распахнулись, и Лиза увидела полную площадь народа.

Лиза вздохнула поглубже и во весь голос запела «Свадебную». Музыканты, наконец-то опомнившиеся, как сумели, подхватили мелодию. И над улицами и площадями, каналами и соборами прекрасной Венеции поплыла русская мелодия счастья.