День следовал за днем. Ршава так и не научился сдерживать удивленные восклицания, когда даже летом Скопенцану окутывал туман и шел дождь.

— Любой догадается, что вы приехали из столицы, святейший отец, — сказал ему Зауц одним туманным утром, когда они случайно встретились неподалеку от статуи Ставракия.

Прелат нахмурился. Кто-то не так давно уже говорил ему нечто подобное. Он не мог вспомнить, кто именно и по какому поводу. А когда он не мог что-либо вспомнить, это его раздражало.

— Какие новости? — спросил он эпарха.

Когда они говорили, изо рта у них вылетал пар. Такого в столице летом тоже никогда не бывало.

— Новостей не очень много. Точно могу сказать лишь то, что Стилиан не отказался от борьбы. Война продолжается.

— Очень плохо, — совершенно искренне отозвался Ршава. — я надеялся, он поймет, что не сможет победить, и сдастся.

— Даже если и поймет, он все равно может не сдаться, — отметил Зауц. — Что может получить мятежник, если сдастся? Меч палача, скорее всего. Возможно, ссылку в монастырь, если очень и очень повезет. Имея такую перспективу, почему бы не поставить на то, что удача может повернуться лицом?

Ршава снова нахмурился, на сей раз из-за согласия с Зауцем.

— Если сторонники Стилиана увидят, что он не сможет победить, они бросят его, — сказал прелат. — И тогда ему останется или сдаться, или попытаться исчезнуть.

— Вы, несомненно, правы. Однако этого пока не произошло, а если и произошло, то я об этом не слышал.

— Я тоже.

Ршава с трудом сдерживал раздражение. Новости приходили в Скопенцану медленно. Город находился слишком далеко от значимых мест, чтобы ждать чего-то иного, и прелату это было хорошо известно. Во многом по этой причине Ршава, мягко говоря, и не хотел сюда ехать; но все последующие годы данное обстоятельство волновало его реже, чем он ожидал. Разумеется, то были спокойные годы. Ныне же в империи Видесс царил хаос.

— Одно лишь меня утешает… — проговорил Зауц.

— С радостью послушаю что-нибудь хорошее. И что же это?

— То, что халогаи сидят тихо, — ответил эпарх. — Всегда надо беспокоиться о том, чтобы бунтовщик, которому не везет, не послал своих офицеров через границу и не привел варваров в империю.

Ршава знал, что Зауц не очень-то набожный человек. Но сейчас даже эпарх очертил на груди солнечный круг, чтобы не накликать беду. Повторив его жест, прелат спросил:

— А хаморы? Стилиан всегда имел больше дел с кочевниками, чем с северными волками.

Зауц посмотрел на запад, в сторону широких степей Пардрайи. Ршава вновь повторил его движение. Никто из видессиан не мог точно сказать, насколько далеко простираются эти равнины и что находится за их дальним краем — если, разумеется, этот край существует. Писатели, у которых воображение преобладало над здравым смыслом, населяли эти степи и собакоголовыми людьми, и людьми с перепончатыми ногами, жившими в реках, и безголовыми людьми с лицом посередине груди. Ршава во все эти фантазии не верил, но и доказать, что это лишь выдумки, тоже не мог.

— Я могу лишь надеяться, что он не захочет бросить их в схватку. Когда имеешь дело с хаморами, всегда получаешь больше того, о чем с ними договаривался.

Теперь Ршава посмотрел на солнце, пытавшееся пробиться сквозь утренний туман. Диск его был настолько тусклым, что прелат мог глядеть на него не щурясь. Но подобно тому как истинная яркость светила превышала видимую, так и степные кочевники часто могли принести больше несчастий, чем предполагали те, кто с ними договаривался. Вожди одного, двух или трех кланов могли согласиться на то, чтобы их воины стали наемниками. Это было нормально. Но если оказывалось, что добыча хороша, за ними могли последовать другие — все больше и больше, пока Видессу не приходилось, напрягая все силы, отбрасывать их назад за границу. Со времен Ставракия такое случалось неоднократно.

— И какая часть империи станет пастбищем для хаморов, если они перейдут границу? — спросил Ршава.

— Если хаморы перейдут границу? Да вся империя и станет, святейший отец.

И вновь Зауц был прав. Наверняка прав. Этим утром он выдавал правду в неприятных количествах. Ршава невольно перевел взгляд на большую статую Ставракия. Казалось, император-завоеватель был готов в любой момент выступить в поход — или был бы готов, если бы голубь не нагадил ему на левую ладонь.

— Что же, мы ведь не хотели бы, чтобы наши жизни всегда были скучными, правда? — вопросил Ршава.

— Моя личная жизнь? Нет, — ответил Зауц. — А вот что касается профессиональной жизни — здесь совсем другое. Если в моей профессиональной жизни ничего не происходит, это доказывает, что я превосходно справляюсь со своей работой.

Ршава приподнял бровь, но эпарх явно не шутил. У самого Ршавы список дел, которые он хотел совершить в своей профессиональной жизни, был довольно длинным. Книга, которую переписывал для него Диген, была лишь началом. Прелат все еще стремился учиться, а в один прекрасный день рассчитывал облачиться в ризу патриарха. Бедный Зауц! У него уже не осталось надежды подняться выше. Он никогда не станет губернатором провинции или министром в столице. Апатия и бездеятельность — вот и все, что ждет его впереди.

К счастью, эпарх не знал, о чем думает Ршава. Долгие годы при императорском дворе научили прелата сохранять невозмутимый вид; этот талант был весьма полезен и в церковной иерархии.

— Думаю, нам не следует особенно беспокоиться насчет кочевников, — сказал Зауц. — Стилиан не такой дурак, чтобы призвать их на помощь, а они… они не такие дураки, чтобы напасть на Видесс самим.

Его выдала короткая заминка. Зауц хотел сказать, что Стилиан преподал кочевникам урок и показал, что нападения на империю дорого им обходятся — или нечто в этом же роде. А потом изменил окончание фразы, но недостаточно быстро. Теперь невозмутимое лицо Ршавы маскировало улыбку. Зауц только что продемонстрировал, почему ему никогда не подняться выше эпарха.

— Если владыка благой и премудрый окажется милостив к нам, то гражданская война вскоре закончится и будет забыта, — сказал Ршава. — Тогда нам уже не придется беспокоиться о вторжении кочевников из степи.

— Да будет так, святейший отец. — Что бы там Зауц ни думал, он не осмелится противоречить родственнику автократора. И ни один видессианин, независимо от того, поддерживает он Малеина или Стилиана, не пожелал бы, чтобы сквозь империю пронеслись орды кочевников. Зауц тоже взглянул на статую Ставракия. — Он бы изрубил в фарш любого, кто попытался бы выступить против империи.

— Разве он не поступил бы справедливо? — согласился Ршава. — Император-завоеватель обладал энергией, какой не нашлось ни у одного из его преемников. Он разгромил макуранцев на западе и разграбил их столицу Машиз. Он вытеснил хаморов за край их степи. А его флот боевых галер неоднократно и сурово наказывал халогаев. Никто из остальных правителей Видесса не отдавал себя войне целиком.