сшитый на заказ костюм, замшевые мокасины, белую рубашку и бордовый галстук. Он отступил на шаг, посмотрел в глаза гостя и выдохнул:

— Ты не меняешься. Даже помолодел. Сбросил вес и вообще… Цветешь.

Разин в ответ выдавил из себя такой же убогий комплимент.

— Но до вас мне далеко.

Деев вернулся к столу, нажал кнопку переговорного устройства, попросил принести кофе. Усадил Разина не за стол для посетителей, а на диван вроде того, что стоял в кабинете Колодного, только побольше и помягче, сам сел напротив в кресло с прямой спинкой и деревянными подлокотниками и стал разглядывать Разина, будто и вправду соскучился. Потом, насмотревшись, сказал, что после известной потасовки Разин выглядит мужественным парнем, потому что пара лишних шрамов мужчину не испортят.

— Да, слышал о твоих ресторанных похождениях, — Деев на минуту нахмурился. — Вот тебе один совет. За него даже десяти копеек не возьму. В Москве полтора десятка приличных ресторанов. И ты хорошо знаешь, как они называются. Все остальное — ниже ватерлинии. У меня правило простое: или я хожу в нормальное заведение, или сижу дома.

— Теперь это станет и моим правилом, — улыбнулся Разин.

* * *

Деев помолчал и перешел к лирической части разговора. Сказал, что вечно ждет из-за границы разведчика-нелегала, как, наверное, отцы ждали с фронта своих сыновей. Но нелегальная работа опаснее фронта, потому что никогда не знаешь, где враги, а где друзья. Собственно, нет и самой линии фронта, а окопы холодной войны ничем не лучше настоящих фронтовых промерзших окопов полного профиля, в которых дрались и умирали фронтовики, наши отцы. При упоминании отцов, войны и окопов, он вытащил носовой платок, промокнул сухие веки, высморкался и долго кашлял. Казалось, его закаленную душу вот-вот разорвут рыдания, но генерал с усилием сдержался.

— Я, вообще-то, хотел дождаться первого настоящего тепла и вытащить тебя на дачу, на шашлыки. Там бы мы поболтали, как друзья. Помнишь, как последний раз посидели? Вечер, костер в лесу. Сосны, ветерок. Но до тепла еще далеко. Ладно, давай к делу. Случилась серьезная история. Один гражданин, референт или помощник, — точно не помню, — председателя Комитета партийного контроля, принес к нам в общественную приемную гнусную анонимку. Он утверждал, что это письмо нашел на столе председателя КПК Арвида Яновича Пельше. Короче, там написано, что сотрудники ПГУ КГБ через своих агентов продают за границей произведения искусства из Гохрана. И большую часть выручки присваивают. Аноним подкрепляет выводы примерами. Восемь страниц этого опуса занимает перечень драгоценностей, которые мы якобы вывезли и продали. По мнению анонима, — за гроши…

— В том списке есть вещи, которые проходили через меня?

— Твоих там нет.

Деев смотрел в глаза Разину, будто хотел прочитать в них нечто важное.

— Написал анонимку матерый враг, — продолжил он. — Он точно знал, куда ударить побольнее. Если на самом верху решат начать проверку, нам придется долго отписываться. Правда на нашей стороне. Но вся эта возня, эти кухонные дрязги бросят тень на многих агентов-нелегалов. Это же им, как нож в спину. С этими ювелирными безделушками, цена которых точно никому не известна, легко придраться к мелочам. И раздуть целую историю.

— Автор кто-то из наших?

— Не знаю. Кто писал, пока не установили. Но знаем, кто подсунул письмо Пельше. Ты не поверишь. Наша общая знакомая Маргарита Докучаева.

— Маргарита? — Разин широко раскрыл глаза. — Она на такое не способна.

— Это установлено следствием. Ее покойный муж Костя в гробу перевернется от стыда. Некогда она работала в аппарате КПК. И иногда заходила поболтать со старыми подружками.

Деев подался вперед, наклонился, даже шею вытянул и прошипел:

— Вот же сучка.

— Ну вы меня огорошили, — Разин придвинул пепельницу и закурил. — А что она сама говорит?

— Она что говорит? — Деев пожал плечами. — Что скажет женщина… Много эмоций, мало смысла.

— А что референт?

— Он ничего не знает. Честный малый. Просто передал письмо в госбезопасность. Ты же виделся с Маргаритой после возвращения?

— Она вдова моего друга. После командировок всегда к ней заезжаю. Посидели, поболтали…

— Это хорошо, что ты друзей не забываешь. Хорошо это.

— Кстати, о друзьях. В Нью-Йорке я работал с Павлом Ткачуком. Месяца четыре назад его отозвали в Москву. Перед отлетом он мне не позвонил. Хотя я должен был через него кое-что жене передать. Он не оставил записки. И в Москве в его квартире на звонки никто не отвечает. У него ведь жена и ребенок. Вы не знаете, где он сейчас?

— Ткачук? — Деев наморщил лоб, будто не мог вспомнить этого человека. — Тот связной… Его временно у нас забрали. Кажется, у него задание, как-то связанное с Турцией. И семья тоже там. Подробностей не знаю. Слышал только, что через год он вернется. С хорошим загаром и кучей сувениров.

Деев замолчал, когда без стука вошел дядька лет сорока, поздоровался, поставил на стол поднос с фарфоровым кофейником, чашками и сахарницей. Ушел и вскоре вернулся с вазочкой печенья и коробкой конфет «Мишка в шоколаде».

Деев проводил дядьку взглядом и сменил тему разговора. Сказал, что женщин больше на работе не держит, после неприятной истории с секретаршей, когда особа, не слишком интересная и совсем не молодая, каким-то образом сошлась с французским дипломатом, это сожительство продолжалось три месяца перед тем, как узнали на работе, да и то случайно. Француз поспешил срочно уехать во избежание крупных неприятностей, а с дамочкой контрразведка возилась полгода, стараясь определить, что она разболтала. Еще Деев сказал, что сидеть в каком-нибудь подставном офисе, вроде этого, значительно удобнее, чем на площади Дзержинского или в Ясенево. Во-первых, от начальства далеко, во-вторых, людям вроде Разина, нелегальным резидентам, удобнее приезжать сюда, а не светиться лишний раз в конторе. Правда, в Ясенево у него тоже есть каморка.

Деев налил кофе, гостю и себе, съел «Мишку в шоколаде» и сказал, что читал все докладные записки, составленные Разиным по поводу той заварухи, случившейся в Нью-Йорке, и может сказать только одно: молодец, что проявил мужество и, самое главное, остался в живых, потому что верный сын отечества ему, то есть этому отечеству, еще понадобится. Деев и дальше был готов болтать высокопарную чепуху, но, наверное, язык устал.

* * *

Он выдержал паузу и сказал:

— Вообще-то я тебя пригласил, чтобы извиниться за то дикое происшествие с полиграфом. Сама машина была не в порядке. А местная охрана дала волю эмоциям, затеяла эту возню, ну, сам все знаешь… Тебя несправедливо обвинили чуть ли не в государственной измене. Кстати, в ЦРУ, если сотрудник не прошел проверку на полиграфе,