шедевр перепрофилировать в доходный дом, преобразив его в примитивный новодел и разрушив попутно соседние памятники великих зодчих.

Что ждет Петербург в ближайшие годы, если этот процесс будет продолжаться? Совершенно очевидно, что количественные изменения в архитектурном пространстве города неизбежно перейдут в качественные. Исчезновение старых построек стремительно размывает ту целостную архитектурно-пространственную среду, благодаря которой исторический центр Петербурга получил всемирное признание в качестве грандиозного градостроительного ансамбля, сохранившего внутри современного мегаполиса подлинный город XVIII–XIX веков, блистательную столицу Российской империи. В этом его уникальность и, кроме прочего, привлекательность для туристов.

В некоторых случаях хотя бы фасады новых построек напоминают о великих предшественниках. Но гораздо чаще на их месте возникают ультрасовременные конструкции из стекла и бетона, откровенно диссонирующие с соседними домами — старожилами. Некоторые из новаторских конструкций, возможно, интересно бы смотрелись в новых районах, но в Петербурге Пушкина и Достоевского они явно не на месте. Петербург интересен не только отдельными архитектурными памятниками или даже ансамблями. Они есть в большинстве крупных исторических городов Европы и мира. А вот целостность исторического центра, сохранившего, несмотря на утраты военного времени, единую архитектурно-пространственную среду, фронтальную историческую застройку большинства кварталов — это даже не редкость, это уникальность.

Труппа, созданная Товстоноговым, достойна этого города. Другой такой, по — моему, больше нет. Не в обиду многим другим прекрасным петербургским театрам будет сказано. Я их тоже люблю, но товстоноговцы — лидеры отечественного сценического искусства. Это общеизвестно. Только мало кто знает, что не одни актеры-звезды делают театр, но и техники, помощники, администраторы, руководители различных служб, рабочие сцены, осветители, художники и т. д. Они тоже звезды, каждый в своем деле. Производственные мастерские и постановочную часть тогда возглавлял, например, Куварин — фамилия произносилась всеми с необыкновенным почтением. Главный художник — он же выдающийся профессионал по общему признанию в театральных кругах — Эдуард Степанович Кочергин. Или взять светоцех, костюмерный, гримерный — да везде, что называется, «штучные» люди, таланты. Они и создают этот необыкновенный ансамбль, именуемый «товстоноговским».

По местоположению Большой драматический считается «неудобным» театром, от Невского и от станции метро десять — пятнадцать минут ходу, рядом ни троллейбуса, ни автобуса. А зал всегда полон. У дома на Фонтанке — фантастическая слава.

В нынешний Большой драматический ходят как в «товстоноговский»: у него все тот же имидж «думающего театра», как бы я его назвал. Он не стал другим, не поддался новой моде и не включился в псевдорыночные игры. И немалая заслуга в том Кирилла Лаврова. Он остался здесь не просто хранителем легенды, но и традиций. Приглашал в БДТ режиссеров, актеров, которые казались ему родными по духу, и чаще всего угадывал «братьев по разуму». Ноша, которую он взвалил на себя, была ох как тяжела. Он же артист, а не администратор, не строитель, не хозяйственник, не воспитатель. Однако ему пришлось играть все эти роли, не считая роли художественного руководителя. Но он справился и сделал главное — сохранил дух товстоноговского театра. И строительные его преобразования тоже были ради этого.

Весной 2002 года по результатам конкурса наш сорок седьмой трест вышел победителем. При заключении контракта заказчик поставил цель: окончание строительства — май 2003 года, трехсотлетие рождения города. Теоретически вполне нормальный срок. Смог же наш давний коллега Фонтана за два года построить этот театр. Но сколько воды утекло за сто с лишним лет, сколько появилось чиновников, сколько изобретено инструкций, правил, вроде бы необходимых нам. Сегодня для реализации любого строительного проекта надо прежде решить две большие проблемы. Это — согласование и экспертиза.

Знающие люди подтвердят: на то и на другое требуется больше усилий, времени и средств, чем на само проектирование и строительство. Дело, конечно, нужное, но оно превращено в бесконечную, чудовищную волокиту. Процедура не для слабонервных. Четко определенного порядка нет, и чиновники импровизируют. Такое впечатление, что они ищут, к чему бы придраться. Это и на самом деле так — ищут. И основной наш согласующий орган ГлавАПУ — наиболее компетентный и властный — ничего не может с этим поделать. Экспертиза воспринимается как «необходимое зло». Она не помогает строительному процессу, а лишь отнимает средства и время. Как государственный институт она не берет на себя и малой доли ответственности, но присваивает себе исключительное право Заказчика — утверждать проекты.

Во всем мире на основании экспертных заключений вершатся большие дела, а порой и людские судьбы. Именно поэтому профессиональные требования, предъявляемые к эксперту, значительно выше, чем к обычному специалисту. В российском же варианте эти специалисты высшей квалификации начинают путать понятия, трактовать нормативные требования так, как выгодно им самим. Они недостаточно внимательны к материалу, небрежны в формулировках, а порой и просто безграмотны. Так или иначе, но согласования и экспертизы, с учетом проектирования порой в два раза превышают сроки самого строительства. Как здесь не вспомнить существовавший в СССР порядок, который предусматривал не больше трех месяцев на все формальности?!

Зная все про порядки сегодняшние, мы надеялись на удачу, на авторитет театра, на определенные связи. Только все равно, поскольку деньги шли из федерального бюджета и многие вопросы решались в Москве, дело затягивалось. И вопрос «почему?» регулярно обсуждался нами на еженедельных совещаниях. Участвовал в них и Кирилл Юрьевич. Очень часто ему вместе со мной приходилось ходить по инстанциям, звонить, просить об одном: будьте любезны, рассмотрите быстрее, не придирайтесь, пожалуйста.

Со всеми этими проблемами мы и вкатились плавно в ноябрь, приступили к устройству фундаментов, контролируя каждый метр бурения, помня об особенностях «кисельного» грунта.

И вот тогда-то, когда работа, можно сказать, уже кипела, раздался тот самый звонок…

— Михаил Константинович, здравствуйте, это Лавров.

Сам, без посредников, секретаря или референта, Лавров позвонил мне впервые.

— Здравствуйте, Кирилл Юрьевич.

— Нам надо встретиться.

— Что-то случилось? — спросил я.

— Случилось. Когда Вы сможете быть у меня?

— Через полчаса, — ответил я.

Что же произошло? По незначительному поводу Лавров звонить не будет.

Неужели опять проблемы с контрактом, как в самом начале строительства? Когда подписывали документы, никто не обратил внимание на пункт, который говорил, что производство работ нужно вести в «условиях действующего предприятия», вернее, мы, строители, не обратили внимания на это. Театр и «действующее предприятие» — понятия несовместимые, подумал тогда я. Никого не расспрашивал, ничего не уточнял. И ах как наказала меня самонадеянность!

Дворик театра, окруженный со всех сторон производственными помещениями, продукция которых идет в одну точку — на сцену, является сложным технологическим узлом. Закрытие его (дворика) полностью невозможно. Работы, связанные с шумом, а иногда и грохотом машин, исключены: днем два —