– Как по берегу лукоморью летел змей по поморью, молода княгиня им прельщалася, от тоски по князе убивалася, белизна ее умалялася, сердце тоской наполнялося, боялась, змей прилетит, ее обольстит. Тебя, змей, не боюсь, Перуну-батюшке поклонюсь. Как мертвому из земли не вставать, так тебе ко мне не летать, утробы моей не распалять, а сердцу моему не тосковать. Заговором я заговариваю, каменным тыном огораживаю, пеленой Макошиной покрываю…

Теперь каждую ночь то Творяна, то Лебедяна, то еще кто-то из волхвов бдительно нес дозор, прохаживаясь вокруг княжьей избы и постукивая в кудес, чтобы созвать своих духов-помощников и тоже поставить на стражу. Но это мерное постукивание лишь усиливало тоску и тревогу Предславы, вместо того чтобы успокаивать; казалось, она слышит шаги незримого существа, идущего за ней, все ближе и ближе…

Заговоры и дым волшебных трав помогли всего на несколько дней, а потом змей явился снова. Так продолжалось ночь от ночи. Никто, кроме Предславы, не видел и не слышал ночного гостя, но ей он не давал покоя. Она потеряла сон, худела, бледнела, не могла есть, и даже днем ей теперь везде мерещилось знакомое сумрачное лицо, спутанные густые кудри, стоявшие на голове шапкой. Если ей и удавалось заснуть, то тяжелые, давящие сны высасывали последние остатки сил вместо того, чтобы взбадривать. Ей теперь казалось, что это она сама застряла посреди Велесовой тропы между Явью и Навью и что лучше бы ей было идти по этой тропе до конца, коли не получается вернуться к обычной жизни. Неужели все вдовы переживают такое?

Ладожанин Воята прибыл в Коростень с самой простой целью – отвезти княгиню Предславу в Киев на свадьбу брата. Князь Ольг рассудил, что в это тяжелое время ей будет приятно увидеть рядом кого-то из материнской родни, способного поддержать ее. Рулав должен был остаться в Коростене за старшего, пока не прибудет новый князь с женой. Появление этих двоих мужчин и впрямь принесло Предславе заметное облегчение: рядом с ней теперь были люди, готовые и защитить, и посоветовать, любящие ее и не зависимые от местных сил. В особенности это относилось к Вояте.

За разговорами они засиделись долго, но в конце концов даже Предслава успокоилась и начала зевать в ладонь. Опомнившись, что гости с дороги, она разбранила себя и приказала всем укладываться спать. Но назад в гридницу Рулав и Воята не пошли: узнав, с чем здесь довелось столкнуться княгине, оба дружно выразили желание остаться и охранять ее от посещений мертвеца.

– Бабы не помогли, может, мы справимся. – Подмигнув ей, Воята вынул меч из ножен, и франкская сталь с особыми черными узорами сверкнула в свете огня. – У порога положу – авось не перейдет, хрен косорылый.

И Предслава даже слегка улыбнулась, услышав такое величание своего загадочного потустороннего гостя. Тем более что Воята выразился еще жестче и тем словно дал ей понять, что трепетать в благоговейном страхе тут не обязательно.

Предслава устроилась на лежанке, Весняна возле нее, а Рулав – на лавке, где обычно спала молодая челядинка. Воята сел на пол возле лежанки, прислоняясь к ней спиной. Из гридницы он велел принести свой топор и держал под рукой. Возбуждение от полуночных ужасов уже схлынуло, усталость брала свое. Как только все разговоры стихли, его веки сами собой опустились, сознание поплыло… В темноте висели огненные пятна, постепенно складываясь в цепочку; она протянулась где-то вдали, будто череда костров, обложившая виднокрай… или последняя полоска заката над самой землей… Или река, где вместо воды течет багровое пламя… И темнота – не просто пустота, это нечто живое… Огромный черный змей ползет, течет, медленно извиваясь, среди серых, будто пеплом посыпанных берегов, и каждый изгиб исполинского тела дышит мощью, равной мощи движения самого времени, которое не остановить никакими усилиями, никакой ворожбой…

Воята вздрогнул и очнулся, безотчетно сжав в ладони рукоять топора еще до того, как открыл глаза.

А открыв их, увидел прямо перед собой незнакомого мужчину.

Привычка воина будто подбросила его; в мгновение ока Воята вскочил, держа топор и равно готовый как к нападению, так и к защите. Сразу было ясно, что явился тот самый гость из тьмы, о котором рассказывала Предслава. Ночной пришелец имел вид молодого, лет двадцати пяти, мужчины, такого же роста, как сам Воята, – чуть выше среднего, но сложением несколько плотнее и шире, с округлым лицом, кудрявой русой бородкой и шапкой таких же волос, с правильными, довольно красивыми чертами лица, но чрезвычайно сумрачным выражением. Взгляд его горящих глаз был прикован к лежащей женщине с таким жадным напряжением, будто одним этим взглядом он стремился выпить из нее жизнь.

Предслава приподнялась на лежанке, сжимая в ладони мешочек с солонокресом и едва не плача от отчаяния: насколько же силен этот дух, если ничто – ни присутствие людей, ни свет, ни острая сталь, ни волшебные травы-обереги – не может защитить от его вторжения! Вскочив, Воята встал между гостем и Предславой, и ей сразу стало легче: дрожь унялась, мысли прояснились.

– Это что еще за уд березовый? – услышала она возмущенный, хриплый после дремы голос Вояты. – Чего приперся? Или тебя сюда звали?

– Звали, – ответил пришелец. Предслава снова вздрогнула: теперь он говорил низким, гулким голосом, совершенно не похожим на голос ее покойного мужа. – Она звала меня. я пришел. Она задавала мне вопросы – я отвечу на них.

Осторожно, стараясь не терять нечисть из поля зрения, Воята покосился на Предславу. Она села и сделала ему знак: отойди. За спиной троюродного брата ей было гораздо спокойнее и теплее, но дух выразил готовность отвечать, и от разговора нельзя уклоняться! Ведь этого она добивалась, когда вышла под свет полной луны с человечьим черепом в озябших руках!

Рулав, разбуженный голосами, сел на лежанке; проснулись и челядинки, но, едва бросив взгляд на мертвеца, охнули и зарылись в подушки и одеяла.

– Да, я звала тебя, – стараясь говорить твердо, что в присутствии Вояты получалось легче, ответила Предслава. Она сама дивилась, настолько укрепило ее дух сознание того, что она не одна. – И я задавала вопросы. Ты готов отвечать на них?

– Я отвечу тебе. Ты звала меня силой Мариной Чаши. Пришел срок тебе узнать больше, чем ты знала.

– Кто ты и из какого мира? – задала она первый положенный при подобных встречах вопрос.

– Я – из Закрадного мира. Я – страж Забыть-реки. Зови меня Князь-Уж.

Предславу наполнили противоположные чувства: и облегчение – это не Володыня, ее муж благополучно ушел к предкам! – и ужас: ведь тот, кто явился ей, был гораздо хуже, чем любой самый злобный мертвец. На реке Великой, где выросла она, или в Ладоге, где росла ее мать, стражем Забыть-реки считали Ящера, воплощение и дух Волхова, Ильмерь-озера, Чудского озера и прочих северных вод. Перебравшись жить в Деревлянь, она узнала, что здесь это божество носит имя Князь-Уж и что река Ужа, на которой стоит Коростень, считается и земным воплощением его, и телом, и местом обитания – как в Ладоге Волхов.

Мельком глянув на Вояту, она удивилась решительному выражению его лица: он совсем не испугался, ни капли, а ведь не мог не знать, кто такой Зверь Забыть-реки! Перед ним стояло божество, наиболее почитаемое в их родных северных местах, но тем не менее всем видом Воята выражал готовность броситься на врага, будто перед ним обычный человек.