Она уже привыкать к этой его улыбке начала. – Но это не задание было, а так, разминка только. Настоящее задание завтра будет.

Он повернулся, чтобы уйти в хоромы, но Василиса, не решаясь ухватить за полы плаща или руку, окликнула его.

– Кощей, я боюсь, что меня станет тут искать батюшка и ты убьешь его, – крикнула она и сама испугалась своей смелости. А ну как разозлится?

Кощей даже не повернулся.

– Не начнет искать, пока ты сама не вернешься, – сухо ответил он и скрылся в доме. Только глухо застонала костяная дверь, которой он хлопнул.

– Это ведь хорошо? – неуверенно пробормотала она и оглянулась. Но прочие черепа на частоколе только сияли светом глазниц и молчали. Поди разбери, о чем они молчат!

Глава 5

И снова Кощей сразу ушел в свою башню, а Василиса вспомнила, что ела всего раз за день. И ладно она, но и куколка ее оставалась голодной!

Она разгладила морщинки на скатерти и попросила:

– Подай мне, скатерушка, пирогов рыбных, как матушка пекла, да шанежек ягодных и молока парного.

– Сегодня уже не хлеб с кашей? – Василиса сумела не вздрогнуть, заслышав за спиной знакомый вкрадчивый голос. Но и оборачиваться не стала, только махнула рукой над столом.

– И ты со мной отужинай, незнакомец, не побрезгуй, – предложила она ласково.

– Не могу, красавица, – вздохнули за спиной. – Не ем я пищу людскую. Лучше позволь мне волосы твои расчесать, а то устала ты за день, некогда тебе гребнем частым махать.

Василиса хотела отказаться, но грубо ответить не сумела, а как отказаться, чтобы невидимку не обидеть, – не знала. Вот и согласилась. Хотя румянец на щеках о другом говорил. Приятно ей было внимание слуги Кощеева, с ней давно никто так ласков не был, с самой матушкиной смерти. А что пальцы, нежно косы распутывающие, мужские были, так об этом Василиса попросту старалась не думать.

Волос у нее был длинен, когда не в косу сплетен, так до самого пояса доставал, и впрямь работа непростая – все расчесать и обратно сплести. Только пальцы чужие легко с этим справлялись. А что в сон Василису клонить начало, так и впрямь устала: весь день на ногах провела.

Глаза уже закрылись, и сама она едва на лавке прямо держалась, как под веками словно огонь вспыхнул. И очнулась Василиса на том самом месте, где сидела, а руки чужие только-только косу доплетали!

Открыла она глаза, с лавки поднялась и огляделась. Не было рядом никого, и только под одеялом в ее закутке словно свет какой проглядывал пятном ярким. Поняла тут Василиса, кто ей не заснуть помог, улыбнулась.

– Эй, где ты? – позвала она незнакомца. – Заплел меня, так может, и по дому проведешь, все покажешь?

Тишина была ей ответом. Василиса пожала плечами и сама пошла по дому гулять. Только куколку с собой взяла: страшно ей было ее одну оставлять. Ну как слуга вернется! А с куколкой вдвоем не так страшно, словно матушкино тепло рядом. Да еще и в окна свет от черепов бил, светло как днем было, а все же понятно, что ночь.

Дом же отчего-то тревожился: поскрипывал ставнями, постанывал половицами. Боязно стало Василисе, но раз решила сама все посмотреть, когда хозяин дома, знать, так тому и быть. Вспомнила она сказку старую, что мама ей в детстве рассказывала, будто царь навий сам по себе ко всему ключ. И потому может оставлять в своих хоромах кого угодно безбоязно: ничего гости прошеные и непрошеные без его ведома не отыщут, никаких тайн не откроют, дверей секретных не заметят, даже если рядом пройдут. Василиса с детства это знала, а едва попала в дом Кощеев, так и позабыла. Только свет от черепа ей все равно напомнил, а куколке в руке снова позабыть не дала.

Вот теперь она видела, что и изнутри хоромы костяные, на печи узор из позвонков выложен, в часах песочных заместо песка крупного или жемчужин мелких зубки молочные, каждый час переворачиваются и с шорохом пересыпаются. Шорох этот в любом месте хором слышен, кроме разве что подвалов, на засовы закрытых.

И казалось Василисе, когда мимо подвалов проходила, будто плачет кто-то и о помощи ее молит. Даже матушкин голос она услышала, так и тянулись руки к засовам, но удержалась Василиса. Снова ее ладонь легонько кольнуло, вот она и отряхнулась от морока проклятого.

«Не может тут моей матушки быть: матушка моя во сырой земле», – пробормотала себе под нос Василиса и поскорее прочь от подвалов пошла. Может, и правда, дом ее морочит и хочет, чтобы поскорее она убралась, сбежала отсюда, не выполнила обещанную службу.

А может, и впрямь сидит кто в подвале. Да только Василисе бы самой живой из этих хором выбраться да огонь домой отнести, что ей за дело до узников Кощея? Но от подвалов она поскорее наверх прошла, миновала светелки и в терем поднялась.

Права была матушка: открылись двери незнакомые, днем совсем не видные. Сундуков там видимо-невидимо, Василиса открыла первый и зажмурилась: монеты золотые да серебряные, не истертые еще, новенькие, блестят так, что глазам больно.

Закрыла этот сундук Василиса. К чему себя зря искушать? Одна горсть таких монет – и батюшка сможет купить новую лошадь и отстроить хоромы. Только кому эти хоромы по сердцу придутся? Опять же сестрам и мачехе. Нет, не нужны Василисе эти монеты.

Открыла она и другой сундук, а там камни самоцветные. Заслезились глаза у Василисы: огнем горят камни, так и шепчут: «Возьми, коснись!»

«Тяжело Кощею приходится, – вздохнула Василиса, и этот сундук закрывая. – Столько сокровищ, начнешь считать и разглядывать – и не остановишься. Так и до смерти можно над ними просидеть, совсем зачахнуть».

Показалось ей или засмеялся кто-то? Огляделась Василиса и никого не приметила. И куколка в руке не шевелится, только глазки стеклянные поблескивают. Зато на стене над сундуками увидела Василиса диковины разные. Под ними и написано что-то было под каждой, только вот она была грамоте не научена.

«Может, тут вранье сплошь написано, – успокоила себя, – для ловли простаков и алчных людей».

Провела она рукой по мечу, что по центру в богато украшенных ножнах висел, и вздохнула.

– Меч-кладенец, небось, – вслух Василисе и думалось лучше. Да и куколка так смотрела, словно каждое словечко понимала! А может, так оно и было. – Или меч-зарубец. Возьмешь такой – и он самого нового хозяина крови обязательно испробовать решит. И зарубишься, даже если мастер на мечах биться.

Снова