неживая, будто ни слова за ночь не произнесла! Как Василиса боялась и ждала, что ее руку поймают цепкие пальцы проснувшегося Кощея, но ей удалось подцепить куколку кончиками пальцев и покинуть опочивальню как раз вовремя, чтобы, уже спустившись вниз, услышать стук копыт.

Василиса выскочила во двор и смотрела, как исчезает въехавший во двор всадник на белом коне. Погасли черепа. Небо серело утренними сумерками.

– Рано встаешь. – Василиса вздрогнула всем телом, услышав за спиной голос Кощея. Оглянулась и убедилась, что навий царь стоит во всем боевом облачении и в короне. – Неужто один из моих верных слуг приглянулся?

«Да, ноги точно босые были, не мог он спать в этом», – подумала Василиса и, смутившись своих мыслей, помотала головой.

– Интересные слуги у тебя, Кощей, вот и выхожу поглядеть на них, – соврала она. – Трое их, а будто один. Только мастью коней да цветом лика и отличаются.

– Тот, которого ты встречаешь каждое утро, – День мой Ясный, – чуть дернул губами в усмешке Кощей. – За ним сразу скачет Солнце Красное, с ним осторожнее будь: обожжет, если приблизишься. А вечером перед моим возвращением по двору проносится Ночь Темная. Все они мои слуги и верно мне служат.

Василиса вспомнила про нежные уверенные пальцы невидимого ей незнакомца.

– И кто из них в твоих хоромах служит? – спросила она, по косе машинально ладонью скользнула. Красиво незнакомец плел, волосок к волоску!

– Никто, – нахмурился Кощей. Брови его снова как ласточкин хвост свелись, лицо будто тенью накрыло. – Им всем дальше двора хода нет.

И снова Василиса не знала что сказать! Кто-то же ей косы плел да в сон уводил!

– Что с рукой, Василиса? – вдруг спросил Кощей, и вспомнила она про ноющую ладонь, наскоро перехваченную тряпицей, прижала сильнее к груди.

– Дверью прищемила, – солгала она. – Дом меня не принимает, стонет, ночами пугает.

Может, Кощей и хотел что-то ответить, но тут вновь раздался стук копыт, и въехал на двор алый как кровь всадник. Теперь и Василиса сама чувствовала исходящий от него жар. Даже к крыльцу отступила на всякий случай, но всадник исчез, растаял в тумане, а над мрачным лесом встало солнце.

– Василиса, если ты на слуг моих нагляделась, то вспомни про службу, – сухо произнес Кощей, словно Василиса его обидела чем. – Вчера ты рассказала, что ненавидишь мачеху и сестер. Что же, сегодня дам задание посложнее. Ты должна наказать одну из них.

– К-как? – широко распахнула глаза Василиса. Хотела было спросить, неужто ей надо вернуться домой, да еще и без огня, но словно одернуло ее что-то. Промолчала.

– Как пожелаешь, но наказание должно быть настоящим. – Кощей направился к воротам, Василиса поспешила за ним, чтобы не упустить ни слова. – Не вздумай жалеть, как девицу-лягушку ту пожалела. Поняла? А не справишься…

Он щелкнул пальцами и взлетел на восставшего из косточек вороного коня. Наклонился низко, так, что его лицо стало вровень с лицом Василисы, глупое сердце которой сильнее забилось, глянул своими разноцветными глазами и добавил мрачно:

– Лучше тебе не знать, что тогда будет. Помни, Василиса.

И ускакал.

Глава 6

Расплакалась Василиса, едва ворота закрылись. Как такое задание выполнить? Она тут, а мачеха с сестрами – там! Да если бы и умела она ворожить, то что бы наворожила? Чтобы сестры ели и не толстели и таких худых их замуж никто не взял? Невелико наказание. И придумать ничего не получается. Да как думать-то, когда слезы градом катятся?

Вернулась Василиса в дом, руку пораненную как следует перевязала и снова в слезы. А потом скатерть-самобранку попросила накрыть стол яствами заморскими, самыми сладкими и ароматными. Уж раз ей помирать вечером, то пусть она хоть что-то попробует. И куколке самые лакомые кусочки дала, не забыла.

– Может, это уже беда, а не напасть? – всхлипнула она, вытирая губы куколке. – Так ведь можно и пропасть!

И снова расплакалась еще горше.

– Что случилось, Василиса, зачем глаза выплакиваешь, зачем голосок нежный надрываешь? – спросила куколка.

– Как мне не плакать? – шмыгнула носом Василиса. – Дал мне задание Кощей – наказать кого-то, кто жизнь мне попортил, но я-то здесь, а они все в деревне, да и как я накажу, когда ничего такого не умею?

– А как бы ты наказала, если бы могла? – вкрадчиво спросила куколка.

Василиса снова носом шмыгнула и задумалась. И мысли-то все лезли злые, совсем не похожие на те, каким Василиса при себе обычно позволяла держаться. Не видела она, как потемнели ее зеленые глаза, как зашевелились волосы. Красные от слез щеки и распухший нос разом снова красивыми сделались – ни следа от горя не осталось!

– Я бы им обратным ответила, – пробормотала она. – Как они меня на смерть холодную из родного дома выгнали, так я бы их прямо дома так согрела, что молили бы о дождике. Как меня за косу дергали да красе моей завидовали, так я бы устроила, чтобы дергать их было не за что и завидовать было нечему.

Она вздохнула.

– Но это будь я колдуньей, конечно, – с сожалением добавила она. – А раз я обычная, то хотела бы как тетка Дара, которая коромыслом волка забила, когда тот ей у реки встретился. Только страшно думать даже, как человека-то забить! Нет, не могу я придумать, куколка. Самой мне наказания Кощея не миновать.

– Не печалься, Василисушка, – отозвалась куколка ласково. – Я придумаю, как твоему горю помочь, ты пока не плачь больше, ешь, пей, по двору гуляй или в светелке сиди. Не успеет еще Ночь на двор ступить, как разрешится твоя служба лучше, чем ты надеешься.

Поверила ей Василиса, пошла по двору гулять. Снова к конюшне подошла. Сопит оттуда кто-то, фыркает, ну точно Змей Горыныч трехголовый, никак не меньше! Хоть бы одним глазочком поглядеть, да боязно.

Уже почти решилась Василиса дверь приоткрыть да в конюшню заглянуть, как раздался стук в ворота, и такой, будто кто-то кости ломает. Скрипят, стонут ворота, но не поддаются. Василиса, подол придерживая, бегом к воротам – что за армия на Кощея напала?!

Глянула в щель между костями – стоит конь серый в яблоках, а на коне царевич. Короны на царевиче не было, только Василиса сразу поняла, что царевич: по наряду парчовому, что в лесу чуть поистрепался, по мечу на боку и по взгляду хозяйскому.

– Ты почто чужое имущество портишь? – страшно было Василисе, но голос не дрогнул. Потом подрожит всласть, когда гость незваный прочь уберется! – Не тобой ставлено – не тебе и ломать!

Вздрогнул царевич, головой завертел.