как, – уважительно произнес барон, – значит, вы и еду скоромную не отведаете.

– Мне будет достаточно хлеба, – отвечал Волков.

– А не тяжко ли вам будет, друг мой, сидеть за столом, на котором пироги и жареная свинина? – спрашивал барон.

– Не волнуйтесь, господин барон, я уже давно привык, – зачем-то соврал кавалер.

Барон понимающе кивал и восхищался, тем временем им подали пирог – не чета той дряни, что Волков ел днем. И он пожалел о наложенной епитимье, да делать нечего: пост у рыцаря божьего, он ест хлеб.

А Брюнхвальд не постничал, получал удовольствие.

– Я слышал, господа, что вы охрана инквизиции.

– Да, – сказал Волков, – нам была оказана сия честь.

– И что же, вы выявили колдуна или ведьму? Будете жечь?

– Выявили, – сказал Брюнхвальд, – да вот костер отменяется. Оказалось, что это простая вдова, а не ведьма. Оговорили ее. Все это навет был. Теперь наветчиков ищем.

– И как же вы их найдете? Неужто они под наветом подписались?

– Нет, клеветники так не делают, – усмехнулся кавалер, – вдова приятна наружностью, мы подумали, что привечала чужих мужей.

– Как и положено красивым вдовам, – смеялся барон.

Волков и Брюнхвальд тоже посмеялись, и рыцарь продолжил:

– Мы выяснили, кого она привечала, Карл их всех уже переловил вместе с женами. Завтра допросим и выясним, кто писал навет. Думаем, что завтра будем все знать. А если не узнаем, то станем искать писаря, что составил бумагу.

– Звучит так просто, – удивлялся барон.

Он вдруг задумался, забыл про гостей на минуту. Господа уже подумали, что, может, ему нездоровится, но фон Виттернауф вернулся к ним из мыслей своих и спросил:

– И что ж, господа, работа сия не кажется вам сложной?

– Кажется тяжкой и неприятной, – отвечал Волков, – сложной не кажется.

– Неприятной?

– Да кому из рыцарей и воинов приятно будет бабам на дыбе руки выламывать, – продолжил кавалер.

– А как они выть могут! От их воя бежать охота, – добавил Брюнхвальд. – И голосят по полдня, не замолкая. Даже палач их остановить не может. По мне так уж лучше в осаде сидеть.

Барон смотрел на них внимательно, то на одного, то на другого, и опять думал. Волков пытался угадать ход его мыслей – он давно понял, что Виттернауфа что-то тяготит и весь этот разговор неспроста, да и само приглашение, скорее всего, было неслучайным.

А ротмистр ни о чем не думал: он с удовольствием ел великолепный пирог, запивал его вином, заедал хорошим сыром и виноградом, редким в это время года.

– Значит, сия работа вам кажется неприятной, но не сложной, – задумчиво произнес барон.

– Именно так, – сказал Брюнхвальд.

Кавалеру казалось, что вот-вот барон начнет говорить о том, что его действительно интересовало, Волков очень надеялся, что способен помочь человеку, который ездит на карете с гербом курфюрста, но Виттернауф перевел разговор на другие темы:

– А вы, господа, раньше не при инквизиции служили, кажется, вы из военного сословия?

– Да, – согласился Брюнхвальд, – и я, и кавалер из добрых людей.

И разговор потек в другом русле. Но Волков ловил себя на мысли, что вся беседа складывается из вопросов барона и ответов не в меру, видимо, от вина болтливого Брюнхвальда. Барон узнал о них много, а они о бароне – ничего.

Вскоре Карл стал извиняться и сообщил, что ему пора. Его ждала вдова. Волков тоже откланялся несмотря на то, что барон уговаривал его остаться, – невмоготу ему было сидеть полуголодным за столом с яствами.

За ними следом пошел и брат Ипполит.

– Что за хворь у барона? – спросил кавалер.

– Диагноз еще неясен, – отвечал юный монах.

– Чего? – не понял Волков.

– Да неизвестно, что за хворь у него: то ли кровавый понос, сиречь дизентерия, как говорили наши предки, то ли холера.

– Холера? У барона, как у простого мужика? – удивлялся рыцарь.

– Так немилосердны болезни и к черному люду, и к нобилям, – отвечал монах, – ну, да ничего, я думаю, вылечу его.

– Сколько он пролежит?

– Велю неделю, а там как он захочет. Или как силы будут.

Волков кивнул и пошел спать.

Глава 6

Утром, после завтрака, кавалер и все остальные ждали, пока отец Иона выйдет из нужника, а тот сидел там дольше, чем в другие дни. А когда монах появился, белый как мел, то сказал Волкову:

– Добрый человек, веди расследование сам, болен я сегодня, нехорошо мне. Узнай сам, кто на вдову клеветал, святые отцы и я отдохнем.

«Конечно, нехорошо тебе, – думал Волков, – меня на пост благословил, я хлебом ужинал, на пироги глядючи, а сам вчера один миску кислой жареной капусты с колбасой съел. Той миски троим хватило бы. Да требухи полмиски. Да пива еще. Отчего же тебе хорошо-то будет».

Но сказал он монаху другое:

– Не волнуйтесь, святой отец, я все сделаю по совести.

– Так ступайте, – отец Иона перекрестил его.

* * *

Угрюмым и злым Волков ротмистра Брюнхвальда знал еще по Фёренбургу, а вот веселым и добрым видел впервые. Видно, вдова уж приласкала так приласкала старого солдафона. Он аж светился весь. Был разговорчив и бодр.

И на радостях он быстро изловил с утра кузнеца Рудольфа Липке. Молодой человек был перепуган до смерти, да более ничего с ним плохого не случилось.

Волков сидел чернее тучи и сходил с ума от брани и стенаний четырех женщин и клятв четырех мужчин, поэтому он решил:

– В том, что вы, мужики, ко вдове ходили, большого греха нет, скажите попу своему, чтобы вам епитимью назначил. Все! Сыч, гони их отсюда. Только баб оставь.

От такой несправедливости бабы завыли еще дружнее и громче.

И Сычу, и помощникам его приходилось приводить их в чувство кулаками и палками.

И весь остальной день пришлось их мучить по очереди, но без ярости. Без кнута, горячего железа и дыбы. И были они упорны, отпирались все, пока, под вечер, не созналась одна из них, жена столяра Ханса Раубе, что ей об измене мужа рассказала мать кузнеца Рудольфа Липке, Магда Липке, а до этого о том, что муж ходит к вдове Вайс, она и не слыхивала. Также она сказала, что Магда Липке предлагала собрать денег и вдову Вайс извести. Но жена столяра денег дать ей не хотела и, что было дальше, не знает.

Волкову и говорить ничего не пришлось: он только глянул на Брюнхвальда, как тот кивнул и пошел брать мать кузнеца.

Кавалер все еще был зол, сидел и ел принесенный Ёганом вареный горох без всего. Даже без соли. Заедал его хлебом и