светит оказаться среди её подруг. Ни за что – после того, что я сделала. А из-за её шепотков то тут, то там никто не станет дружить со мной вообще.

Вот так это случилось. Я стала Тухлоединой, у которой нет и не может быть друзей. Мерзкие шуточки, насмешки и сплетни медленно грызли меня. Я спасалась от них, отгораживаясь от внешнего мира.

Никогда и никому я не рассказывала, что происходит в школе. Ни психологу, знавшей, как мы оказались в Онига Вэлли, ни моему любимому учителю мистеру Кэппу, ни Антонии, ни даже маме. Я не проронила ни слова.

Конечно, я знала, как следует себя вести: не обращать внимания на травлю, не давать себя в обиду, поделиться с кем-то из ребят или взрослых. Иногда я действительно хотела обо всём рассказать. Хоть кому-нибудь. Но так и не рассказала. Может, из-за всех тех ужасов, через которые мы прошли из-за папы. Не знаю.

Но чем дольше продолжались издевательства, тем труднее было открыть рот. Я убедила себя, что тянула слишком долго, и боялась, что мне никто не поверит или тоже начнёт меня презирать. И тогда я придумала себе Правила. Я следовала им каждый день без исключений. Я должна была. Я просто не знала, что ещё можно сделать.

Глава 8

– Как мои петардочки справляются в средней школе? – поинтересовалась мама, намазывая маргарин на ломтик белого хлеба с таким видом, будто хотела показать ему, кто тут главный.

Это мама настояла, чтобы каждую пятницу мы ужинали все вместе, что бы ни случилось. Она говорила, что двенадцатичасовые смены по субботам и воскресеньям высасывают из неё за уик-энд все силы и семейная трапеза – единственная возможность побыть со своими девочками. Я так и не поняла, почему она считала это время таким важным, поскольку почти всё оно уходило на замечания Антонии: то она ставила локти на стол, то вообще принималась ковырять пальцем в зубах.

– У меня на шкафчике странный замок, он не отпирается, пока его не пнёшь, – сообщила Антония, пальцами насаживая на вилку варёную фасоль. – И я сегодня чуть не опоздала на музыку. И знаете что? Гас Альберто сделал с ним какую-то хитрую штуку. Поковырялся внутри, и замок сразу открылся.

– Скажи спасибо, что он его совсем не сломал, – заметила я.

– Он не собирался ломать замок, – оскорблённо взглянула на меня Антония. – Он хотел помочь. – И она хихикнула: – Я ему нравлюсь!

– С чего это ты взяла? – мамин нож с куском маргарина завис в воздухе.

– Он спросил, не пойду ли я на вечеринку на Хеллоуин.

У мамы поползли вверх обе брови: значит, она удивилась. Вот если бы поднялась одна, следовало ждать неприятностей.

– Он пригласил тебя на танцы?

– Не совсем. – Антония взяла фасолину и принялась катать её между пальцев. – Он просто спросил, собираюсь ли я туда пойти.

– И что ты сказала? – спросила я.

– Что подумаю. – Антония раздавила фасоль и сунула в рот. – Мы могли бы пойти вместе с Люси. Она, я, Гас и ещё кто-нибудь, кого она пригласит.

Не успела я возразить, как мама предупреждающе взмахнула ножом:

– Антония Уилла Блум, попридержи коней. Что-то я не припомню, чтобы отпускала тебя куда-то, – и подняла руку, пресекая мольбы Антонии. – До праздника ещё целых шесть недель. И я не собираюсь обсуждать этот вопрос прямо сейчас. Ты ведь понимаешь, как много зависит от того, какие отметки ты принесёшь за это время?

Антония приуныла, но спорить не решилась. По крайней мере, ей хватило ума не приставать к маме сейчас, чтобы окончательно не лишиться надежды получить разрешение. Это означало, что какое-то время мне не нужно ломать голову над новой проблемой – вот и славно. В отличие от мамы, я не удивилась, что кто-то захотел танцевать с сестрой. Несмотря на свою дурацкую заколку, Антония была симпатичной девочкой. И, конечно, кто-то из мальчишек должен был это заметить. Вот только хотелось, чтобы этот кто-то был получше Гаса.

Остаток ужина прошёл тихо, если не считать чавканья Антонии. Как всегда, она вышла из-за стола первой и скрылась в нашей комнате. Я помогла маме вымыть посуду и пошла следом.

Сестры в комнате не оказалось.

– Антония?

Только закрыв дверь, я услышала доносившееся из шкафа шушуканье. Опять она болтает там с куклой? С того дня, как мы нашли кукольную голову, сестра каждый день закрывалась в шкафу, чтобы посекретничать с ней, – поведение, странное даже для Антонии. Мне никак не удавалось расслышать ни единого слова, и я сгорала от любопытства. Ну о чём вообще можно столько говорить с треснувшей кукольной головой?

Я подобралась поближе и прижалась ухом к дверце шкафа. Шушуканье прекратилось.

– Антония? – снова окликнула я.

Дверца приоткрылась. Сестра скорчилась на детском стульчике, а Баю-Бай расположилась перед нею на коробке, прислонённая к стенке шкафа.

Голова выглядела как-то по-другому. И не только из-за нового глаза. Будто на лице стало меньше царапин, а сплющенный нос слегка выпрямился. Даже белокурые волосы выглядели гуще. Я понимала, что Антония постаралась привести голову в порядок, но что-то в этих переменах вызывало смутную тревогу.

– Что ты тут делаешь? – спросила я.

– Просто болтаю с Баю-Бай, – Антония пожала плечами. – А что?

– Ничего. – Как бы не так! Я дёрнула подбородком в сторону Баю-Бай: – Нравится ли ей жить в шкафу?

– Ей надоело сидеть в коробке взаперти, – сообщила Антония. – Завтра мы отправимся искать её туловище.

Я расхохоталась.

– Да её туловище давно доплыло до океана, и там его сожрали акулы! Ты что, собралась охотиться на акул?

– Погоди – увидишь, – Антония сердито посмотрела на меня. – Завтра тебе будет не до смеха. – И она захлопнула дверцу шкафа перед моим носом. Шушуканье тут же возобновилось.

Я остолбенело уставилась на дверь. Иногда Антонию чересчур заносит. У меня мелькнула мысль распахнуть шкаф, выхватить оттуда кукольную голову и зашвырнуть в помойку за домом, но вместо этого я прижалась ухом к двери и стала слушать.

Антония говорила очень тихо. Я заткнула пальцем одно ухо, но и это не помогло. И тут я ударилась коленом о шкаф.

Голос Антонии замолк. Не хватало ещё, чтобы она догадалась, что я шпионю! Я замерла, не шелохнувшись.

Так миновало несколько секунд. По-прежнему тишина. Колени у меня заныли, я решила, что подслушать не получится, и потихоньку попыталась отодвинуться. Но, стоило мне переставить ногу, из-за дверцы послышался ехидный шёпот:

– Доброй ночи, Люси. Спи крепко.

Я отшатнулась от шкафа, мигом позабыв