кто-то есть. Да, он не был ее хеппи – эндом. Но сейчас. В это мгновение он был ее. Только ее. Почему же от этих мыслей становится на душе больно и немного страшно?

30.04.2000

С отцом все хорошо, но нам пришлось увеличить охрану. Так что будь добра не присылай мне в конвертах Сибирскую язву. Очень сильно прошу.

Мэмо очень была рада к проявлению интереса к своей персоны. Но она еще мала, чтобы осознано понять всю ужасность такого создания как СМИ. Мне временами так ее жаль, хотя я и должен ее ненавидеть. Ведь она отличный претендент на трон.

Сорок лет довольно приличный срок для европейцев, но не для нас. Во всяком случае, моя семья считает все полувеками.

Каким я вижу себя через сорок лет? Шестидесятитрехлетним принцем. Скорее всего, к тому времени у меня уже будут внуки. Но если честно, то я не хочу заглядывать вперед. Это не радует и даже немного пугает. И пусть мой разум подсказывает мне, что случится в ближайшие годы, но я всеми силами хочу оттянуть наступление этих событий. Мне они не нужны.

Вас недавно видели в компании с каким-то британским актером. Новое увлечение, дабы забыть старое? Не тешу себя надеждой, что это так, но все же…

А еще я тут задумался, почему мы так часто пишем, друг другу именно обычные бумажные письма, ведь так долго ожидать ответ, но потом сам нашел ответ. В таких письмах больше эмоций и чувств. И их, конечно же, приятнее получать – ведь по почерку видно какое настроение у человека и что он чувствует.

Завтра мы с Сакурой поедем в один из беднейших городов нашей страны. Наверняка это будут использовать как отличный пиар императорской семьи, но для нас это будет отличный опыт. Вот только я немного нервничаю, боюсь сделать что-то неправильно. Банально: скривить нос от вони или вздрогнуть от прикосновения бедняка. Я ужасен.

К.

От ламп, что казалось, расставлены здесь повсюду, исходил не только свет, но и манящее тепло. Это особенно ценилось, когда на дворе гостил глубокий вечер и лил дождь. Они решили выбраться всей семьей, при минимальной охране, сидящей за столом, позади Альберта, как – никак цели «номер один».

Этот ресторанчик был стар и престижен, но находился в тупике и без рекомендаций и координат они бы никогда не узнали о нем. Казалось, он для местных, правда, с чуть более высокими доходами. Впрочем, кто еще будет жить в центральной части города?

– Я уже привык, что люди смотрят, как я ем, – прервал затянувшуюся паузу Александр и убрал с глаз челку светлых волос. – Но дома они следят, чтобы я не подавился, а тут прямо жаждут этого

– Ну, что ты, – постаралась успокоить его Мария, одетая в серое платье, купленное в масс – маркете. Ее светлые волосы были собраны в чуть растрепанный пучок, будто бы небрежно и в спешке собранный, словно она не готовилась целый час к выходу.

Этот выход в «нижний свет», как называла его Хезер, был неплох для имиджа и для самой семьи, что в последнее время так редко собиралась в полном составе. Мария постоянно была занята своим благотворительным фондом «унаследованным» от матери Альберта; Саша учился и играл в школьной футбольной команде; Анна изображала из себя ответственного человека, посещающего выставки и политические рауты; Альберт же сопровождал ее, иногда спихивая данную ответственность на послов и дипломатов, а иногда даже на Виктора, что умудрился пройти в парламент княжества со второй попытки. И что ему на своем месте не сиделось? Правда Анна в полной мере не знала, кем до этого работал друг Альберта.

– Кстати, настолько терпеть не могу рыбу, – княжна вилкой отделила кусочек золотистой, приготовленной в кляре, морской рыбы. – Но здесь она просто великолепна.

Она сказала это чуть громче, чем положено, дабы отвлечь внимание гостей от молчаливой трапезы остального семейства. Они должны веселиться, смеяться и шутить, показывая окружению насколько они счастливы и дружны.

– Ты просто еще не пробовала стейк, – принял подачу Альберт, отпив вина и потянувшись к Марии, погладил ее по щеке. За окном ресторана заработали фотовспышки. Мужчина чуть нахмурился, зная нелюбовь супруги к показным чувствам. Была бы ее воля, она вообще бы дальше лужайки у дворца не выходила.

Из ниоткуда рядом с окнами возникли официанты и закрыли их тяжелыми зеленными шторами. Папарацци и так уже прорекламировали их заведение, теперь нужно было оставить гостей в покое, дабы те после рассказали о данном вечере своим друзьям.

– Ну, наконец-то можно нормально поесть, – вздохнул Саша и отложил нож в сторону. – Сижу как аристократ фигов.

Последнюю фразу он произнес по – роскрански, что немного смутило Альберта, что узнал лишь «сижу».

– Может быть, поговорим о чем-нибудь приятном? – предложила княгиня, поправив на платье салфетку.

– Я предлагаю в следующем месяце сходить вместе в оперу в Париже, – воодушевленно произнесла Анна, тоже отложив столовые приборы и поедая картошку – фри, гарнир к рыбе, с помощью пальцев.

– О, наконец-то высплюсь, – согласился Альберт и засмеялся, не обращая внимания на укоряющий взгляд жены. – Может, лучше сходим на игру к Саше? Возьмем Виктора…

– О, да, – закатила глаза Анна. Иногда ее нервировала эта маниакальная привязанность Альберта к другу. Впрочем, как она может винить его, если сама страдает от невнимания Куроки. – В прошлый раз, наш визит на стадион, чуть не сорвал игру. И дело не в твоей красоте…

Они дружно засмеялись, вед я себя как нормальная семья, не обращая внимания на заинтересованные взгляды других посетителей, что все же не желали покидать данное заведение.

Они встретились с Сорой у входа в один из центральных торговых центров Мокио, он хотел вместе с ней побродить по художественному магазину. Куроки всей своей кожей чувствовал, что вокруг полно скрывающихся репортеров, готовых загрызть друг друга ради удачного снимка «главной пары страны». Юноша усмехнулся: хорошо хоть перестали обсуждать его ориентацию.

Сора. Он считал ее хорошей, умной и талантливой девушкой, которая уж точно была достойна большего. Вот только мы считаем вправе указывать себе кого мы достойны. Любовь временами бывает эгоистична, но это ее ничуть не портит. А вот увлечение… Увлечение может быть стремительным, захватывающим, сладким и опасным. От него может вскружить голову и подтолкнуть к пропасти. Нестабильно и прекрасно. Именно на него Куроки списывал все свое безумное помутнение. А как еще объяснить то, что ни в одной девушке Упонии он не мог найти той искры, что притягивала его к