Я не хочу сказать, будто одна держава игнорировала происходящее внутри другой державы. Соединенные Штаты Америки при президентах Джимми Картере и Рональде Рейгане (а Конгресс и того ранее) регулярно поднимали вопрос о соблюдении прав человека в Советском Союзе, настаивая, среди прочего, на освобождении видных политических диссидентов и на предоставлении возможности эмиграции большинству советских евреев. Советский Союз, в свою очередь, регулярно выявлял и публично осуждал недостатки американского общества. Впрочем, эти публичные осуждения носили локальный характер и не предполагали реакции, способной поставить под угрозу более важные факторы поддержания мирового порядка, будь то ядерный паритет или принципиальные региональные разногласия. Обе стороны признавали и уважали классическое правило, гласившее, что правительства пользуются суверенным правом управлять своими обществами так, как считают нужным. Доктрина сдерживания Джорджа Кеннана, согласно которой США следовало прямо и косвенно искать способы противодействия стремлению СССР расширять свое присутствие в мире и укреплять свое влияние, предусматривала, что Советский Союз, если не прекращать попыток ему помешать, со временем «успокоится» и может даже исчезнуть с течением времени – но это была скорее радужная мечта, а не политический приоритет[36].

Стабильность на протяжении четырех десятилетий холодной войны также укреплялась за счет структуры международных отношений того времени, а именно за счет ее биполярности. Управлять миром с двумя основными центрами силы не так сложно, как многополярным миром. В такой ситуации просто меньше независимых игроков и лиц, принимающих те решения, которые оказывают реальное воздействие на события. Это не означает, что Великобритания, Франция и другие страны всегда выполняли предписания Америки; безусловно, они так не поступали. А китайский «бунт» и разрыв с СССР в конце 1960-х годов стал достоянием истории. Тем не менее мир холодной войны представлял собой в значительной степени стабильную «дуополию», в которой изменения, как правило, происходили в структуре международной системы, где доминировали две сверхдержавы. Этот факт стоит отметить хотя бы потому, что сегодняшний мир вряд ли может отличаться сильнее: ведь он не является ни зафиксированным, ни настолько сконцентрированным в распределении власти и могущества.

Геополитическая сдержанность была отличительной чертой порядка времен холодной войны. Неофициальные правила взаимодействия между Вашингтоном и Москвой складывались на протяжении десятилетий в ходе дискуссий о допустимых и недопустимых формах поведения. Одно из таких правил предполагало здоровое уважение «задних дворов» друг друга. Термин «сфера влияния» обоснованно считается дискуссионным, поскольку предполагает, что интересы конкретной страны имеют приоритет перед правами ее более слабых соседей. Но подобные сферы способны в известной степени служить источником порядка. Каждая сверхдержава действовала в определенной мере сдержанно, вмешиваясь в дела тех стран, которые находились близко от нее (в географическом смысле). Как отмечалось выше, Соединенные Штаты Америки, например, не прибегали к военной силе, когда венгерский народ восстал против навязанного Советским Союзом руководства в 1956 году или когда то же самое произошло в Чехословакии двенадцать лет спустя.

Со своей стороны, Советский Союз делал все возможное для поддержки коммунистических режимов в Западном полушарии и добился успеха на Кубе и в Никарагуа. Он оказывал помощь отдельным революционерам и революционным движениям, которые выступали против непопулярных авторитарных правительств, мало заботившихся о своих народах. При этом советская помощь была именно помощью – обычно в форме разведывательной деятельности, поставок оружия и предоставления субсидий. Прямое военное вмешательство, как правило, не затрагивало Латинскую Америку, то есть ту часть света, которую Соединенные Штаты Америки со времен доктрины Монро признавали зоной собственных жизненно важных интересов.[37]

Не появись ядерное оружие, можно было обоснованно предположить, что холодная война рано или поздно перешла бы в «горячую» фазу, что она могла бы развиваться совершенно по-разному, потому что политические и военные расчеты были бы совсем другими. Любое число «косвенных» столкновений вполне могло бы спровоцировать либо локальные военные действия, либо события гораздо более масштабные и шире распределенные в географическом отношении.

Это вовсе не значит, что не возникало «тревожных звонков» и сложных моментов. Возможно, самый опасный эпизод холодной войны пришелся на октябрь 1962 года, когда США обнаружили, что советский персонал, направленный на Кубу, размещает на острове ракеты с ядерными боеголовками, способные достичь американской территории всего за несколько минут. Этот шаг противоречил политике сдержанности в регионах, близких к границам другой державы; нашлись и те, кто посчитал, что этот шаг дезавуирует политику ядерного сдерживания, но такая озабоченность была все-таки чрезмерной. Американская сторона категорически потребовала, чтобы все советские ракеты были вывезены с острова, но проявила гибкость как в отстаивании своего требования (предпочтя морской «карантин» или эмбарго всем прочим видам атак), так и закулисном согласии убрать из Турции собственные ракеты средней дальности, угрожавшие СССР. Администрация Кеннеди также озвучила публично обещание не вторгаться на Кубу, тем самым предоставив СССР возможность отступить достойно.

* * *

Порядок также поддерживался пониманием того, как должна вестись геополитическая конкуренция. Это понимание было скорее инстинктивным, нежели согласованным. Весьма иронично, что очередная попытка формализовать это инстинктивное понимание, предпринятая в 1972 году, когда были подписаны «Основы отношений между Соединенными Штатами Америки и Союзом Советских Социалистических Республик» (оба правительства торжественно заявляли, что «придают большое значение предотвращению возникновения ситуаций, способных вызвать опасное обострение отношений» и что «усилия, направленные на обретение одностороннего преимущества, прямого или косвенного, не соответствуют этим целям») – что данная попытка оказалась фактически безрезультатной[38]. Призывать к прекращению поиска преимуществ было все равно что желать прекращения геополитической конкуренции; это был аналог пакта Келлогга – Бриана времен разрядки, выражение высоких устремлений (или, если хотите, проявление цинизма), а не что-либо еще.