Вечером Анна заставила себя позвонить детскому доктору Олегу и очень коротко рассказать о случившемся. Слушать его ответа не стала, отключила телефон. Сидела на табуретке, обтянутой зачем-то марлей, смотрела на дочь. Она спала, в локтевую вену капал физраствор с глюкозой, на соседней кровати стонала женщина, бормотала что-то бессвязное, медсестра со сложной прической, не помещающейся под прозрачный чепец, сделала ей укол, и та замолчала. В окно стукнул тихо падающий лист, еще даже не желтый. И немедленно начался дождь, буквально залил стекла – нормальная питерская осень.

Через два часа Анна снова включила телефон, двенадцать сообщений о непринятых вызовах, три голосовых сообщения – стерла. Набрала номер Бориса, она знала, что дочери будет приятно увидеть отца завтра. Его голос взметнулся в ужасе, Анна успокоила, повторив много раз «все будет в порядке».

Кажется, она не спала ночью, на смешном марлевом табурете, впрочем, ей было все равно.

Детского доктора Олега она не видела после этого. В течение месяца по средам раздавался дверной звонок в середине дня. Она продолжала вести занятие, с улыбкой объясняя ученикам, что это ошиблись квартирой, иногда бывает.

«Любовь отрицает все. Это... свобода вдвоем. Но зачастую она не жалеет даже самых близких людей...»

Диспетчер Юлечка сегодня выглядит как-то странно. Я ожидаю текущего техосмотра своего рабочего автомобиля – «шевроле», порядковый номер для радиосвязи тридцать два – это редкий случай, когда провожу в офисе более пяти минут и могу рассматривать Юлечку. Может быть, поэтому она кажется мне необычно грустной.

Несмотря на вполне еще дневное, а для кого-то даже утреннее время – полдень, четверть первого, – включены электрические лампы, их свет придает лицам неприятный зеленоватый оттенок.

Юлечка очень невелика ростом, мягкие и очень тонкие волосы зачем-то постоянно придавлены тяжелым ободом, вроде бы обтянутым кожей, но каким-то шершавым на вид.

– Да ерунда, конечно, страшная, – говорит мне Юлечка, глазки у нее темные, бархатные, а веки красные, плакала? – ерунда полная, даже говорить не о чем...

Молчит пару минут, или даже меньше, смотрит вниз, в сторону, в никуда; я успеваю сделать глоток плохого чая в пакетике и подумать привычно, что чай необходимо заваривать в керамическом чайнике, предварительно сполоснув его кипятком. Аделаида Семеновна, например, имела коллекцию заварочных чайников, наиболее ценными считались английские – в виде предметов обихода – часов или швейной машинки; и китайские – ручной работы, из обожженной глины с вырезанными иероглифами на крутых бочках. Чайная церемония в семье проистекала по ее тщательно продуманному регламенту, не допускались разговоры на производственные или другие малоподходящие темы. Как правило, разговаривала она сама – делилась впечатлениями о просмотренном спектакле, посещала театры еженедельно, и синеватые билеты лежали веером на полочке под зеркалом, в передней.

Первое время Аделаида Семеновна постоянно поправляла мои ошибки в речи, в произношении слов, потом реже, потом перестала. «Я теперь говорю более правильно?» – «Нет, детка, теперь я тебя более люблю», – отвечала она.

– Напасть какая-то, – говорит мне Юлечка и детски шмыгает вздернутым носом, чуть пестрым от веснушек, – больше суток нет Интернета, не могу разобраться, в чем дело, а системщика Юрий Николаич только на вечер вызвал, ужас, ужас... – Она повторяет вполголоса: – Ужас, ужас, ужас... Еще до вечера и палкой не докинуть...

– А в чем проблема? – с деловым видом уточняю я, будто могу чем-то помочь в компьютерной пусконаладке.

– Да если бы я знала! – отрывисто вскрикивает Юлечка и смеется таким смехом, за каким обычно следует рыдание. Оно и следует.

Испуганно приближаюсь к Юлечке, несмело трогаю ее за прыгающие плечи, она бормочет в ладони, прижатые к лицу:

– Не могу, я же не могу так, мне проверить почту, мне два ящика только, и Вконтакте сообщения, и еще на двух сайтах, очень-очень важных, я не могу, я не могу, я не могу, как дожить до вечера-то...

– Юлечка, – я пытаюсь говорить спокойно, – Юлечка, но ведь в Санкт-Петербурге, насколько я знаю, можно выходить в Сеть не только с нашего офисного компьютера... Интернет-кафе, например, да вот здесь же, на Конюшенной, компьютерный клуб есть, в двух шагах...

Юлечка резко вскидывает голову, серые глаза через блестящую линзу слез смотрят с надеждой.

– А слушай, можно я тебя попрошу? Ты же все равно пока здесь, да? Не посидишь буквально десять – пятнадцать минут, а я сбегаю, как ты говоришь? Интернет-кафе? Как это мне в голову-то самой не пришло!

Юлечка даже шлепает слегка себя по лбу, уже улыбается, впрыгивает в свое нетеплое элегантное пальто и быстро-быстро тараторит радостно:

– А я все звонила-звонила в сервисную службу, там мне ничем не помогли, обругали только...

– Беги быстрее, – ответно улыбаюсь я, сажусь на Юлечкино диспетчерское место и принимаю первый звонок, это несложно.

Выхожу из офиса минут через сорок – Юлечка, вернувшись в превосходном настроении, дает мне чудесный вызов в «Пулково» и обратно.

Сажаю на Разъезжей улице двух женщин и румяную девушку лет семнадцати в желтой короткой куртке. Одна из женщин, высокая, светловолосая в хорошем кашемировом пальто, просит остановиться.

– Ты забыла принять таблетки от морской болезни, – укоризненно говорит своей спутнице, достает из большой сумки минеральную воду «Эвиан» и оранжевую упаковку с самолетиком. Вторая женщина, с темным «конским хвостом» и густой челкой, закрывающей верхнее веко, быстро глотает и гладит женскую руку, придерживающую бутылку.

– Как доберетесь, сразу, немедленно мне позвони, – говорит светловолосая, – я буду ждать.

– Конечно, – кивает «конский хвост», – сразу же. Я еще и из аэропорта позвоню, сразу как сядем.

– Перестань трусить, – хмурится высокая, – все будет хорошо. Если немного и стошнит, ничего страшного. Полотенца и влажные салфетки в наружном кармане. Три часа полетного времени. Все будет хорошо. Отдохнете. Девочка зря, что ли, сессию досрочно сдавала?

– Спасибо, дорогая, – улыбается темноволосая из-под челки, – все будет хорошо. Я совершенно не волнуюсь.

Девушка в желтой куртке усмехается и тоже требует себе таблетку от укачивания, лучше сразу две.

– Можно ехать, – вежливо стучит в спинку моего сиденья светловолосая; я оборачиваюсь, ее яркие голубые глаза светятся в темноте салона.

Обратно возвращаемся с высокой женщиной в хорошем кашемировом пальто, она просит проехать мимо зоомагазина.

– Корм для кошки, – объясняет с улыбкой, – раз уж мы оказались здесь поблизости.

Вообще, это редкое везение – оказаться в нужном месте в нужное время. Или это редкое умение?