– Конечно.

– И свечки зажигаем.

Я улыбнулась и кивнула.

– Значит, верующие, – с улыбкой заключила женщина.

– Мы, правда, не католики, – вставил священник, – мы методисты. В Уэльсе вообще много методистских часовен, но мы будем рады видеть вас в нашей церкви, если захотите прийти.

– Нам нельзя, – ответила я. – Это смертный грех – заходить в протестантскую церковь.

– Мы до скончания века будем гореть в преисподней! – серьезно добавила Олив.

– Ого, – сказала наша гостеприимная хозяйка. – Звучит жутко.

– Чтоб мне провалиться! – согласилась моя сестра.

– Олив!

– Но ведь так и есть.

– Я знаю, но ругаться не обязательно.

– Прости.

– Знаете что, девочки? Я думаю, Богу все равно, где вы будете Ему молиться, и, полагаю, Он не станет возражать, если вы сходите в нашу церковь. Мы можем провести вас незаметно, пока дьявол не видит. Что скажете?

Я улыбнулась:

– Ладно.

– Ваш папа на войне, Нелл? – спросила жена священника.

– Он служит во флоте, и мы все ужасно по нему скучаем.

– Не сомневаюсь.

– А здесь разве войны нет? – спросила Олив.

Я и сама задавалась этим вопросом. В Лондоне то и дело раздавались сирены воздушной тревоги, но здесь я еще ни одной не слышала и не видела ни одного дома, пострадавшего от бомбежки.

– К счастью, немцы не слишком нами интересуются, Олив. Достается в основном Кардиффу и Суонси. Иногда по ночам в небе над Кардиффом видны красные отсветы, и тогда мы молимся за них.

– В Лондоне то же самое, – сказала Олив. – Проклятые бомбы каждые пять минут.

– Олив! – Я возмущенно уставилась на нее.

– Но ведь так и есть.

– Да знаю я, но не обязательно все время ругаться. Дяденька священник, так же как отец Девлин. При нем бы ты ругаться не стала, а?

– Нет, а то бы он мне как назначил епитимью, разрази меня гром!

Я начала опасаться, что, если Олив продолжит в том же духе, нас живо вернут туда, откуда взяли. Но жену священника поведение моей сестры, похоже, не задевало.

– Да ничего, – сказала она. – В устах такой милой малышки эти слова все равно не похожи на нецензурную брань.

– Что такое нецензурная брань, Нелл?

– Это проклятые ругательства. Олив, а у тебя подбородок в каше.

– Ты выругалась, – ухмыльнулась она. – А при священнике ругаться нельзя, Нелл.

Тут уже мы все не удержались от смеха.

– Знаешь что, Олив, – сказал пастор, – можешь называть меня по имени, если хочешь. Меня зовут Дилан.

Мы никогда не обращались к взрослым по имени. Я была знакома с миссис Бэкстер всю жизнь, но не знала ее имени. Моя мама называла ее миссис Бэкстер, муж просто звал ее женой, а сама миссис Бэкстер называла мою маму миссис Паттерсон. Священник заметил, что мы озадачены.

– Или, может, просто дядя? Как вам такое?

Его жена поставила наши тарелки в раковину, а на их место принесла яичницу и хлеб, нарезанный толстыми кусками и намазанный желтым сливочным маслом.

– А меня можете звать тетя Бет, – с улыбкой предложила она.

– Хорошо, – с довольным видом объявила Олив. – Буду звать вас дяденька Дядя и тетенька Тетя.

– Отлично, – согласился священник, широко улыбаясь. – Ну теперь принимайтесь за яичницу, а потом сможете сходить и поблагодарить наших пернатых друзей за такой прекрасный завтрак.

Мы стояли, опираясь на калитку в конце сада, и смотрели на холмы. Здесь было так просторно: лоскутное одеяло зеленых полей тянулось до бесконечности, разделенное старыми каменными изгородями, поросшими мхом и плющом. За полями виднелись высокие деревья – целый лес, над которым кружили сотни птиц, то пикируя, то снова взмывая ввысь. Мне хотелось сорваться и побежать. Помчаться по этим полям, широко раскинув руки, чувствуя ветер в волосах. Мне хотелось стать частью этого чудесного места. Сердце переполняла радость. Я просунула руку под джемпер и сжала медальон.

Я оглянулась на дом, скрытый высокими деревьями. Он был такой красивый, что у меня на глаза едва не выступили слезы. Особняку подходило его название – «длинный дом в лощине». Наша мама тоже должна была попасть сюда, в это прекрасное место, подышать свежим воздухом, ароматами трав, деревьев и цветов, увидеть бескрайнее небо вместо лондонской грязи и смога. Я никогда не думала, что захочу жить где-то кроме Бермондси, однако теперь, стоя здесь, я чувствовала, что не хочу уезжать.

– Маме бы здесь понравилось, Олив.

– А Тони, как думаешь?

Я кивнула:

– Да, думаю, и ему тоже.

К ограде подошел конь. Он положил голову на калитку, и я погладила его шелковистую гриву. Животное тряхнуло головой, а потом ткнулось носом в мою ладонь. Мухи донимали беднягу, и он отгонял их хвостом.

– Ты ему нравишься, Нелл.

– Попробуй и ты его погладить, – предложила я. – Он не укусит.

– Ты то же самое говорила про лошадь скупщика, а она мне чуть руку не оттяпала.

– Так это потому, что ты ее погладила, когда она жевала корм. Лошади не любят, когда их отвлекают от еды. Да и вообще, она же ничего тебе не откусила, просто слегка припугнула.

– Ну а мне показалось, что она хотела откусить мне руку к чертям.

Олив забралась на калитку и перегнулась через край, чтобы дотянуться до животного.

– Привет, конь, – обратилась она к нему, гладя его по ушам. – Мы теперь тут живем с тетенькой Тетей и дяденькой Дядей. Мы будем тебя навещать каждый день. Правда, Нелл?

– Если хочешь.

– Я с радостью.

– Тогда будем.

– Надо бы его угостить. Что едят лошади?

– Траву, наверное.

– Ну травы тут и так полно.

– Может, еще яблоки, – предположила я.

– Пойдем поищем яблоки, Нелл.

Олив спрыгнула с калитки, и я пошла за ней через сад. Сбоку от дома рядами росли деревья, а между ними тянулись тропинки. Ветви были покрыты розовато-белыми цветами, их лепестки осыпались и ковром ложились на землю. Но вот яблок не было.

– Где же эти проклятые яблоки? – вздохнула Олив.

– Не знаю.

– Спросим тетеньку Тетю.

Мы вбежали в кухню.

– Уже сходили к курочкам? – спросила тетя Бет, вытирая руки полотенцем.

– Нет еще, – ответила я. – Но мы познакомились с конем.