Лилина, еще не старая, с безличным лицом, взглянув на мои дорогие меха, которые я демонстративно надевала при посещении разных «комов», улыбнулась и любезно пригласила меня сесть.

— Что же вы хотите от меня?

Я объяснила.

— А кто будет участвовать в журнале?

— Немирович-Данченко, Гнедич и другие.

— Но при чем же здесь я? — сделала гримасу Лилина. — Ведь это все буржуазные писатели.

— В журнале будет отдел «Наука и жизнь», для которого Луначарский даст статью о народных университетах, а вас рабочие просили написать о детских яслях.

Объяснение успокоило комиссара, статья была обещана, и, закончив деловой разговор о журнале и об Этическом обществе, я просила уделить несколько минут для разрешения интересующих меня лично вопросов.

— Пожалуйста.

— Несколько лет назад, — сказала я, — в одном из прежних изданий был напечатан мой фантастический рассказ[31], предугадавший многое из происходящего сейчас в России. В настоящее время я пишу другую, подобную же вещь, но, так как я не знакома с учением Маркса и могла бы в деталях исказить идеи социализма, нарисовать не вполне отвечающие грядущей жизни картины, мне бы хотелось знать, как рисует будущее коммунизма воображение людей, приступивших сейчас в России к его осуществлению. Как будет жить человечество в идеальной коммуне, когда эта последняя станет уже именоваться «Земным миром».

По-видимому, комиссару никогда не приходилось задумываться о таком далеком будущем, и поэтому мой вопрос застал его врасплох. Не отвечая на вопрос прямо, Лилина с растерянным видом стала говорить что-то совсем непонятное.

— Я не понимаю, что вы хотите?.. Ну, все будут сыты… У человека же не два желудка… Никто не съест больше, чем он может…

И потом, очевидно вспомнив «великих учителей», забросала меня трафаретными фразами:

— Минимум рабочих часов… Государственные дети… Воспитание совместное, одинаковое для всех… Да, самое лучшее, прочтите Бебеля «Общество будущего»…

Когда я уходила, Лилина сказала:

— Вы заинтересовали меня вашим «пророческим» рассказом; где я могу достать его?

Я обещала прислать рассказ вместе с уставом Этического общества.

Явившись через неделю, чтобы узнать, могу ли рассчитывать на открытие последнего, и будучи снова принята вне очереди, я застала в кабинете Лилиной нескольких профессоров.

— Я сейчас, только просмотрю свою статью и отпущу их, — небрежно кивнула она головой на стоявших у ее стола ученых.

«Отпустив» профессоров и вручив мне свою рукопись, Лилина сказала:

— Относительно же общества должна сказать, что у вас слишком буржуазные понятия о морали и ваша «новая этика» мало чем отличается от старой.

То, что в буржуазном мире считалось нравственным, — у нас часто вызывает отвращение.

— Что же именно? Что считаете вы особенно безнравственным, комиссар, в прежних понятиях?

— Конечно, культ Бога и души, мистика, которой дурманят головы народов капиталистическая мораль и верные ей попы всех религий. Брак с навязанной людям пожизненной верностью.

— Значит, супружеская верность должна быть временной? На какой же срок? — поинтересовалась я.

— Ну, конечно, пока существует влечение.

— Но есть темпераменты, у которых оно гаснет так же мгновенно, как вспыхивает, и если считаться только с физической стороной сближения, не станет ли связь людей подобна звериной?

— Тем лучше. Мы многому должны учиться у животных, так как они ближе к природе и не отравлены выдумками возникших на народном теле паразитов, — ответила Лилина, которую этот разговор, по-видимому, начинал нервировать. — Но сейчас у меня нет больше времени разговаривать с вами. Почитайте побольше нашей литературы, тогда вам станет ясной и вытекающая из нее мораль.

— А мой рассказ я могу получить обратно? Как вы нашли его?

— Рассказ — ничего себе. Вы можете его получить в Госиздате у моего брата Ионова. Я дала ему прочесть. Там действительно есть кое-что схожее с настоящим, но это кормление… — улыбнулась она, как бы шокированная.

— Утрировка простительна, потому что рассказ ведь фантастический.

— Да, конечно.

На Ионова, однако, моя «фантазия» произвела иное впечатление.

— Эта вещь с ее «общественными питальнями», где граждан кормят женским молоком, — гневно сказал он мне, возвращая рукопись, — это злобная карикатура на исторические события настоящего. За эту чепуху вас надо бы упрятать туда, где вы имели бы время раньше, чем говорить Лилиной о сходстве, подумать над своими словами.

Но я и так уже прозрела, дивясь своему и Лилиной ослеплению, ибо в связи с голодом и другими дарованными коммунизмом благами рассказ действительно являлся злейшей сатирой на происходящее.

После бесконечных проволочек первый номер «Новых искр» был наконец сверстан, и, не дождавшись статьи Луначарского, я направилась с ним в Смольный к комиссару печати, который осенью закрыл «Весь мир».

Вращаясь полгода в коммунистических рабочих кругах, хорошо осведомленных о характерах и даже интимной жизни представителей власти, я уже знала теперь, что этот комиссар, младший брат Лилиной, за «соглашательские тенденции» считался в партии меньшевиком, но очень ценился ею за свое революционное прошлое, за исключительный агитаторский талант, за большую смелость, проявленную им при стычках с белыми воинскими частями (в Красном Селе), при бегстве из Сибири и в других случаях, и знание языков, позволяющее ему при помощи перечисленных качеств агитировать в иностранных войсках и среди иностранных рабочих. (Впоследствии он рассказывал мне уже лично, что в дни первой революции 1905 года, он, шестнадцатилетним мальчиком, принимал участие в мятеже, что был арестован и вместе с другими сослан в Сибирь. Пробыв там десять месяцев, бежал в Америку (где в момент рассказа проживали его мать и сестра) и там при помощи революционных организаций поступил на фабрику, чтобы агитировать среди американских рабочих. После Октябрьской революции, вызванный в Петроград, занял место комиссара печати, агитации и пропаганды и редактора «Красной газеты», но не сделал, невзирая на близость к Зиновьеву, большой карьеры, ибо проповедовал соглашательство с враждебными классами и был сторонником — «пока коммуна прочно встанет на ноги» — частной торговли.)[32]

В частной жизни, как и большинство правителей СССР, он славился своей страстью к вину, балету и его представительницам.