Русских в этом небольшом портовом городке не было, и я проводила время в полном одиночества, имея общение лишь с прислуживавшей мне женщиной.

Но однажды ко мне явился элегантно одетый, молодой человек и, представившись, заявил, что, будучи в Свинемюнде по коммерческим делам, случайно услыхал о проживающей здесь соотечественнице, захотел познакомиться с ней и спросить, не может ли быть чем-нибудь полезен.

— Я коммерсант, живу постоянно в Берлине, — сказал он, — где имею большие связи и знакомства. Поэтому, если задумаете основаться там, я могу быть вам полезным в приискании помещения и работы.

Узнав, что я предполагаю существовать на литературный заработок, мой гость сказал:

— Ну, на это не проживете. Но ничего: я думаю, что могу помочь вам устроиться солидно не на случайный заработок. Через неделю я снова приеду сюда, и тогда мы поговорим об этом подробнее.

Я была очень тронута проявленным ко мне участием, горячо благодарила «соотечественника» и с нетерпением ждала его возвращения.

Явился он не через неделю, а через три дня…

— Ну, вот, — сказал он, — я для вас кое-что уже сделал и надеюсь, что вы рассмотрите мое предложение не как легкомысленная женщина, а как серьезный, деловой человек. В Европе теперь одним талантом не просуществуешь, надо сперва опериться, стать на ноги, а потом уже делать то, что нравится.

— Да, да, конечно, — радостно соглашалась я. — Но какое же дело предлагаете вы мне?

— Собственно службы, дела у вас не будет. Вы будете получать помимо крупного вознаграждения средства на наем шикарного помещения, на туалеты, выезды и все необходимое для широкого образа жизни — будете устраивать у себя для эмиграции и иностранцев большие приемы, балы, вечера. За все это от вас потребуется очень немногое: говорить и писать о крупных достижениях Советского Союза во всех областях его строительства. Подтверждение этого вами, человеком, принадлежащим к враждебному революционной власти классу, притом проработавшему при ней в течение стольких лет, будет для иностранцев особенно авторитетно. Конечно, для того чтобы нас не заподозрили в сообществе, наряду с этим вы должны будете порицать коммунизм, говорить, что уехали потому, что принципиально не могли примириться с господством рабочего класса, ликвидированием собственности и тому подобное. Но сквозь все эти порицания должен звучать один основной мотив, что при всех недочетах и ошибках советского правительства строительство СССР прогрессирует, население его все больше и больше свыкается с новым строем и не променяет его ни на какой другой. Если вы согласны на такого рода работу — завтра мы поедем с вами в Берлин и там вы сговоритесь о вознаграждении с Внешторгом, который меня направил к вам.

Излишне говорить, что ответила я на это предложение.

— Тем хуже для вас, — уходя, пожал плечами агент, — изголодаетесь — сами придете к нам, только тогда условия будут уже не такие, как предлагаются вам сейчас.

Другая встреча произошла в стране, из которой я возвращалась в Чехию после прочитанного о большевиках доклада.

В купе вагона, отделенном от другого невысокой перегородкой, я встретилась с знающим русский язык чехом, и мы разговорились о переживаемой Россией трагедии.

Когда я стала говорить о существе большевистской власти, из-за перегородки показалась голова мужчины, ставшего так, что мне были видны только его шевелюра, лоб и глаза. Устремленный на меня взгляд показавшихся мне необычайно знакомыми глаз так красноречиво, так настойчиво говорил о чем-то, чего я понять не могла, что, продолжая описывать своему спутнику невзгоды русского народа, я невольно все время взглядывала на незнакомца.

Мне мучительно хотелось припомнить, где и когда я видела эту характерную шевелюру, этот быстрый, вороватый взгляд, но удалось это лишь в ту минуту, когда стоявший за перегородкой выпрямился.

Это был одетый в форму солдата той страны, по которой проходил поезд, комиссар агитации. В первый момент я была так поражена этой встречей, этой надетой, конечно, для агитации в иностранных войсках формой, что буквально потеряла всякое соображение, а затем у меня мелькнула мысль, что надо будет на ближайшей станции заявить жандармам кто этот солдат.

Но раньше я все же решила удостовериться в том, что не ошибаюсь, что это не случайное, разительное сходство — «игра природы».

Так как, закончив разговор, мой спутник задремал, а «солдат», выйдя в пустынный коридор (было пять часов утра), как бы вызывал меня сквозь стеклянные окна купе красноречивым взглядом, я направилась к нему.

Поведение незнакомца уже не оставляло для меня никаких сомнений, что это комиссар, но в минуту, когда я хотела заговорить с ним, наклонившись ко мне, он быстро, угрожающе прошептал:

— Если вы меня выдадите — берегитесь! Вы знаете, что в таких случаях мы не шутим…

Поезд медленно подошел к перрону и остановился, комиссар, спокойно захватив свою солдатскую сумку и в последний раз бросив на меня многозначительный, полный угрозы взгляд, не торопясь, соскочил на перрон и исчез из виду, а я все еще продолжала стоять у окна коридора.

Но, конечно, не гипноз приковал меня к месту и заставил упустить исключительный случай «взять заложником короля агитации», а именно то «знание» большевиков, о котором он напоминал мне несколько минуть назад.

Больше мне не приходилось непосредственно встречаться с большевиками, но портрет этого закулисного «руководителя мировой агитации» неожиданно пришлось увидать в одной из эмигрантских газет под фамилией «чекиста Яновича» — предполагаемого похитителя генерала Кутепова.

Привожу еще несколько новейших частушек, слышанных мной нынешним летом в Мариенбаде от одного советского гражданина, живущего постоянно в Москве и прибывшего в Чехию для лечения.