– Пусть его пригласят ко мне, – последовало приказание.

Нет, Екатерине ничего не нужно было от «красавца Орлова», как называли его фрейлины. Она хотела лишь как на экспонат Кунсткамеры подивиться на мужчину, готового на жертву ради женщины, да к тому же нелюбимой. Но когда появился перед ней двадцатипятилетний офицер редкой красоты, когда он смело взглянул ей прямо в лицо большими добрыми глазами… Существует-таки любовь с первого взгляда! И они приняли ее. И поняли, что для обоих эта любовь – первая настоящая…

Об этом и вспоминала сейчас Екатерина за праздничным столом, в минуту нового горестного унижения.

Будь ты тысячу раз царицей, умницей-разумницей, сколь угодно гордой, но если Господь сотворил тебя женщиной и ты отчего-то страдаешь, то рано или поздно захочется прижаться к сильному мужскому плечу и выплакать свое горе. Этого мучительно захотелось сейчас и Екатерине. Да, перед ним она поплачет. Но только перед ним! И Екатерина обвела собрание уже вполне спокойным взглядом, в котором затаилась острая насмешка, замеченная лишь немногими…

Заговор готовился тщательно. К рискованному делу офицеры подходили расчетливо и с осторожностью. Но настал момент, когда сама жизнь доказала: какими бы хорошими ни были заранее разработанные планы – лучше всего удается то, что делается стихийно и вдохновенно.

Петр Третий не был злым. Он был легкомысленным. Вместо того чтобы давным-давно арестовать Григория Орлова, о «кознях» которого ему уже уши прожужжали, он приказал адъютанту Перфильеву втереться к Григорию в дружбу, поглядеть, что да как…

Орлов был в затруднении. Перфильев у него дневал и ночевал и уходить явно не собирался. А меж тем сегодня Григорию сообщили, что по доносу одного из преображенцев арестован капитан Пассек. Начиналось! Но этот соглядатай…

Орлов его сразу раскусил. Что с ним делать? Необходимость действовать без промедления была ясна как день. Только куда девать Перфильева? Выручил дипломат Алехан:

– Ты, Григорий, ему до времени пудри мозги, в картишки с ним режься да вина наливай поболе. Я все на себя беру!

Все головы заговора были предупреждены в кратчайший срок. Орловы, кроме Григория, сражавшегося за карточным столом с царским адъютантом, обходили полки…

Этой же ночью Потемкин разбудил Ошерова и очень рассердил немца Фросса, испуганного его внезапным ночным вторжением.

– Вставай, милый, начинается!

Ошеров даже спросонья понял, что начинается. Вскочил, наспех одеваясь, спросил Гришу:

– Скажи-ка, ведь ты давно обо всем знал! Почему не сказал мне раньше? Не доверял?

– Жалел тебя. Слишком молод ты. Но потом понял – когда дело свершиться, не простишь ты мне, ежели в неведении тебя оставлю.

Ждать Сережу долго не пришлось – вскоре друзья уже спешили к своим конногвардейцам. Предстояла важная задача: подготовить солдат, дабы поутру все единодушно и безоговорочно присягнули новой самодержавной императрице – Екатерине.

Тем временем Алексей Орлов был на дороге к Петергофу, где проводила эту ночь государыня, меж тем как ничего не подозревающий император, по-видимому, преспокойно ночевал в Ораниенбауме.

Ранним утром Алексей уже ломился в двери Монплезира. Отворили ему верный слуга государыни Шкурин, из-за плеча его испуганно выглядывала наспех одетая камер-фрау Шаргородская. Не успела женщина открыть рот, как Алехан мягко, но решительно отстранил ее, а Шкурин сам без слов пропустил Орлова – понял верный служитель и поверенный всех тайн Екатерины, зачем примчался сюда ни свет ни заря запыхавшийся от волнения преображенец.

Орлов, ощущая, что сердце бешено колотится, забарабанил в двери спальни Екатерины. На его удивление они растворились тут же, и на пороге явилась сама императрица, полностью одетая, бледная, с темными кругами вокруг прекрасных глаз. «Не спала всю ночь», – понял Алексей.

– Государыня… все готово…

Она смогла лишь кивнуть головой. Но тут же оправилась, с царским достоинством проследовала к ожидавшей ее карете. Она понимала: начинается ее путь – великой и самодержавной…

У Григория Орлова, привыкшего к бессонным ночам, на этот раз к утру от жуткого душевного напряжения разболелась голова. Перфильев, обыгравший Григория в пух и прах и перепившийся его вином, то и дело начинал клевать носом. Орлов был совершенно трезв, хотя и показывал всю ночь вид пьющего.

– Ты не шали, – бормотал Перфильев, спьяну грозя Орлову пальцем, – нам с государем про тебя все ведомо!

– Что же ведомо? – пожимал плечами Григорий.

– Ты, брат, не думай… нас вокруг пальца не обведешь…

Неожиданно появился князь Барятинский.

– Пора, Гриша!

– Я готов, – спокойно ответил Орлов и встал из-за стола. В этот миг Перфильев повалился со стула на пол и тут же, на полу, захрапел.

…Верстах в пяти от столицы встретились кареты Алексея Орлова и князя Барятинского. Лошади, мчавшие царицу к Петербургу, были все в мыле, Алехан гнал их, не жалея. Казалось, вот-вот падут… Из кареты Барятинского выскочил Григорий Орлов, а навстречу ему уже выходила государыня. Григорий бросился к ней. Екатерина протянула ему обе руки – Орлов сжал их сильно, даже грубовато. В полных обожания глазах Екатерины – царицы не только России, но и души его! – он прочел: «Теперь вместе. Навсегда!» Григорий припал горячей головой к нежным, холеным рукам и готов был оставаться так вечно…

– Поспешайте, – тихо сказал Алехан.

Лошади Барятинского резво понесли Екатерину к Петербургу…

…Конный полк подошел к Казанскому собору, перед которым – море народа!

– Виват Катерина! – гудело пространство.

– Виват наша матка! – кричали солдаты, давно к этому готовые. Недовольство немногочисленных противников Екатерины было сломлено под давлением воодушевленного народа.

Сережа Ошеров смотрел на выходящую из кареты императрицу горящими глазами, восторженно улыбался, сердце пело и замирало. Сейчас он присягнет новой государыне, и, быть может, для него начнется уже совсем иная жизнь…

Государыня вошла в собор. Здесь, счастливая, взволнованная, но сумевшая принять на себя вид спокойного царственного величия, уверенная в себе и в преданных своих помощниках, новая властительница России принимала присягу. Мрачный взгляд кидал на нее исподлобья Никита Иванович Панин, воспитатель юного цесаревича Павла…

В столице словно наступил великий праздник! Люди высыпали на улицу – мещане, и дворяне, и важные бары, все, чинов не различая, едва заговорив, в уста друг друга целовали, поздравляли с переменой. Петр всем уж глаза намозолил. Шибко пили на радостях. Особенно гвардейцы старались – их день, их заслуга, их праздник!

Напился и Сережа Ошеров. Как же по душе ему пришлась радостная суматоха!

– Ну, брат, теперь заживем! – подмигнул ему Алехан Орлов и, притянув за шею, крепко расцеловал.

А надо всем этим кутежом, над счастливой суетой стояло нечто, словно свежий молодой ветер заполонил знойное пространство, позволив дышать, – высокое предчувствие нового, великого…