– Я все понимаю, – ответил адвокат, – и не прошу вас покинуть нас. Просто я буду чрезвычайно благодарен вам, если вы встанете немного дальше. Это право адвоката и его клиента, вы же меня понимаете?

Охранник ничего не сказал, но отошел в дальний конец комнаты, нарочито демонстрируя, что он ничего не услышит со своего места. Наконец, Руфус Хармс посмотрел на Райдера.

– Ты принес приемник?

– Странное желание, но я его выполнил.

– Достань его и включи, пожалуйста.

Райдер выполнил его просьбу, и комнату наполнили тоскливые звуки музыки сельского запада и слова, казавшиеся пустыми по сравнению с истинной болью, наполнявшей это место.

Когда адвокат вопросительно посмотрел на Хармса, тот огляделся по сторонам.

– Тут полно ушей, причем некоторые мы не видим, так ведь?

– Подслушивать разговор адвоката с клиентом запрещено законом.

Руфус слегка пошевелил руками, и цепи тихонько звякнули.

– Закон запрещает много разных вещей, но люди все равно их делают. И не только здесь. Разве нет?

Райдер обнаружил, что кивает. Хармс больше не был молодым, перепуганным насмерть мальчишкой – он превратился во взрослого мужчину, который контролирует ситуацию, несмотря на то, что не может распоряжаться ни единым мгновением своей жизни. Райдер также обратил внимание на то, что каждое его движение тщательно рассчитано, будто он, играя партию в шахматы, медленно протягивал руку, чтобы прикоснуться к фигуре, а затем так же осторожно убирал ее. Здесь резкое, быстрое движение смертельно опасно.

Хармс наклонился вперед и заговорил так тихо, что Райдеру пришлось напрячься, чтобы услышать его на фоне громкой музыки.

– Спасибо, что приехал. Если честно, я удивлен.

– А уж как я был удивлен, когда ты мне позвонил… Но ты раздразнил мое любопытство.

– Ты хорошо выглядишь. Время к тебе благосклонно.

– Я лишился всех волос и прибавил пятьдесят фунтов, – рассмеявшись, ответил Райдер. – Но все равно спасибо.

– Я не стану зря тратить твое время. У меня есть кое-что, и я хочу, чтобы ты отправился с этим в суд.

– Какой суд? – спросил Райдер, не в силах скрыть изумление.

Хармс заговорил еще тише, несмотря на то, что музыка заглушала их разговор.

– Самый главный. Верховный.

У адвоката отвисла челюсть.

– Ты шутишь? – Однако выражение глаз Хармса говорило совсем о другом. – Ладно, что именно я должен сообщить суду?

Уверенным движением, несмотря на сковывавшие его цепи, Руфус достал конверт из-под рубашки и показал Райдеру. Охранник мгновенно подскочил к ним и выхватил конверт у него из рук.

Райдер тут же возмутился.

– Это конфиденциальная беседа адвоката с клиентом.

– Пусть прочитает, Сэмюель, мне нечего скрывать, – спокойно сказал Хармс, глядя Райдеру в глаза.

Охранник открыл конверт, просмотрел содержимое письма, убедился, что там нет ничего запретного, и вернулся на свое место.

Руфус протянул конверт и письмо Райдеру, который принялся его читать. Подняв голову, он обнаружил, что Хармс наклонился над столом так, что оказался совсем близко от него. Он говорил целых десять минут, и пару раз глаза Райдера буквально вылезали из орбит от удивления. Закончив, Руфус выпрямился на своем стуле и посмотрел на него.

– Ты ведь мне поможешь?

Райдер не мог произнести ни слова – он переваривал то, что услышал мгновение назад. Если б не мешала цепь на поясе, Хармс протянул бы руку и положил ее на руку юриста – не угрожающе, но умоляя о помощи и понимании, которых он не видел почти тридцать лет.

– Правда, поможешь, Сэмюель?

Наконец Райдер кивнул.

– Я помогу тебе, Руфус.

Хармс встал и направился к двери.

Райдер убрал листок в конверт и вернул приемник в портфель. Адвокат не мог знать, что по другую сторону большого зеркала, висевшего на стене в комнате для посетителей, кое-кто наблюдал за его встречей с Хармсом и теперь обеспокоенно потирал подбородок, погрузившись в глубокие размышления.

В десять утра маршал Верховного суда Ричард Перкинс, одетый в темно-серый фрак, также традиционный костюм для представителей отдела генерального солиситора, встал у одного конца массивной скамьи, за которой стояли девять кожаных кресел с высокими спинками самых разных размеров и стилей, и с грохотом опустил свой молоток. В зале, набитом людьми, тут же воцарилась тишина.

– Его честь верховный судья и члены Верховного суда Соединенных Штатов, – провозгласил Перкинс.

Длинная, бордового цвета занавеска за скамьей раздвинулась в девяти местах, и появились столько же чопорных судей, которым явно было неудобно в традиционных черных одеяниях. Когда они заняли свои места, Перкинс продолжал:

– Слушайте, слушайте, слушайте! Всем лицам, работающим в штате Его чести, предлагается занять свои места и внимательно слушать, потому что заседание суда начинается. Да хранит Бог Америку и уважаемый суд.

Перкинс сел и окинул взглядом зал заседаний, который по площади равнялся большому особняку. Потолки высотой сорок четыре фута будто просили задрать голову и поискать глазами облака. После предварительных формальностей и церемониальных клятв новых членов Верховного суда начнется слушание первого из двух дел, назначенных на утро. Сегодня, в среду, их будет только два; вечерние заседания проходили по понедельникам и вторникам. На четверг и пятницу никаких устных прений не назначалось. Так будет продолжаться три дня в неделю каждые две недели, до конца апреля. Примерно через сто пятьдесят заседаний с прениями судьи исполнят роль современных Соломонов для граждан Соединенных Штатов.

По обеим сторонам зала заседаний располагались впечатляющие фризы. Справа – фигуры законодателей дохристианской эпохи, слева – их коллеги из христианской эры. Две армии, готовые наброситься друг на друга. Возможно, чтобы выяснить, кто понимает закон правильнее. Моисей против Наполеона, Хаммурапи против Магомета. Закон и отправление правосудия могут быть очень болезненным процессом, даже кровавым. Прямо над скамьей стены украшали две статуи из мрамора: одна изображала величие закона, другая – власть правительства. Между ними висела доска с десятью заповедями. И по всему залу, точно голуби, разлетелись резные таблички – обеспечение граждан правами, портреты мудрецов и гениальных государственных деятелей, защита прав человека. Если и существовала безупречная сцена для решения вопросов исключительной важности, то не вызывало сомнений, что именно эта. Какой бы обманчивой ни казалась ее топография.

Место Рэмси находилось в самом центре скамьи, Элизабет Найт – в дальнем конце справа. С потолка свисал микрофон на штанге. Мамы и папы, собравшиеся в зале, заметно напряглись, когда появились судьи, а их долговязые и неуклюжие детки, которые сидели со скучающим видом, выпрямили спины. И неудивительно – ведь даже те, кто был едва знаком с репутацией этого места, ощутили могучую, даже грубую силу, почувствовали, что они вот-вот станут участниками важного противостояния.