такой бессмысленный потенциал? Разве не очевидно, что живое и мёртвое с большой степенью вероятности можно различить по внешнему виду? Да и кому может вообще понадобиться такая информация? У нас что, зомби Апокалипсис на горизонте? Или нужно определить, жив ли человек после криозаморозки?

С момента, как я стал частью организации, не проходило и дня, чтобы я не задавал себе эти вопросы.

Здесь со мной были глава и Камэл – постоянно твердили, что любой потенциал необходим, но как-то это всё неубедительно. Способность исцелять, чрезмерная выносливость, сновидение, замедленный метаболизм наверняка полезны, но как применить лакмус жизни и смерти?

И вот, небеса смилостивились надо мной и послали феномен: мертвую девушку, тело которой живо.

Внешний вид всех убеждал в том, что она жива, и лишь я мог сказать, в чем подвох. Там, где обманули глаза, отреагировал мой потенциал.

С одной стороны, это меня обрадовало: я, наконец-то, был полезен. Но, с другой стороны, я что, родился лишь для того, чтобы каждое утро вглядываться в это унылое лицо?.. Столько мучений – и всё ради этого?

Впору поностальгировать о зомби Апокалипсисе, криозаморозке и трансформерах.

Девушка, лежащая в изоляторе, вызывала во мне смешанные чувства. Я помнил и восторг от того, что она восстала из мёртвых, и ужас от противоестественности этого, страх смерти, преследовавший нас в машине, и зависть к потенциалу, которым она, вероятно, обладает. «Погибший при исполнении охотник», «отравляющая аура», «возвращенный с того света человек» – любая часть ходящих о ней слухов, до мозга костей пробирала крутостью.

Она при любом раскладе встречала Андрэ: думая об этом, я преисполнялся благоговением.

Но, каждое утро глядя на неё сквозь окошко двери, ничего крутого я не видел.

Как ни крути, это была обычная девчонка, которых пруд пруди.

Я не хотел сомневаться ни в словах главы, но мне кажется, он ошибся.

Четвертая

Знаете выражение: «родился в рубашке»? Это про детей, которые рождаются в околоплодном пузыре.

Представьте, как мечется внутри склизкого мешка новорождённый, исторгнутый из давящего, теплого материнского чрева в разряженный, холодный мир. Представьте, как он отчаянно елозит лицом по отвратительно прохладной, покрытой слизью пленке, силясь прорвать ее и инстинктивно сделать вдох, но ему это никак не удается. Красноватый свет, пробивающийся через сомкнутые веки, начнет меркнуть от недостатка кислорода. Сознание гаснет, трепыхание внутри мешка прекращается.

И лишь только если чьи-то руки заботливо разорвут тканевой покров, прохладный воздух отрезвляюще хлестнёт лицо и обожжёт лёгкие.

Я приходила в себя так же. Глаза мои были открыты, но не видели. Я была полна боли, но не могла различить, что конкретно болит. Мысли в голове метались от: «Пожалуйста, пусть это будет не сон!» до «Как же больно, ёб твою мать!».

Способность мыслить разумно возвращалась постепенно. Приходила девушка, что-то спрашивала: я её видела, слышала, но абсолютно не понимала, что должна сделать. Она что-то подправляла в капельнице, подключенной ко мне, и приятная истома разливалась по телу. Никакой боли, только умиротворяющее колебание от собственного пульса.

Я смотрела прямо перед собой и довольно долго не могла осознать, на что направлен мой взгляд. Потребовалось время, чтобы идентифицировать: это – стены. Светло-голубые, крашеные. Потолок: подвесной, белый, несколько квадратов светятся. Пол: из белых керамических пластин, их ещё глазурью покрывают – не могу вспомнить термин. Две двери: первая – массивная, с узким окошком, в стене слева от меня, вторая – похожая на межкомнатную – в стене напротив. Из обстановки: кровать, на которой я лежу, какое-то медицинское оборудование по бокам от неё. Сине-зеленое покрывало, белое постельное белье, белая медицинская рубашка на мне.

Поначалу было очень похоже на обычную больничную палату.

Пока я не решила устроиться поудобнее.

Шевельнулась – и обнаружила неладное: обе руки там, под покрывалом, были зафиксированы. На короткой привязи: сантиметра три хода вокруг поручня.

Левая рука была в гипсе: я ощущала его тяжесть, ощущала болезненную пульсацию вокруг костей. Возможно, был смысл ее фиксировать: чтобы я случайно не повредила, пока сплю. Но с правой рукой было всё в порядке: зачем привязывать её?

Попытавшись двинуться ещё и ещё, я довольно скоро убедилась, что к койке привязана накрепко.

«Ерунда какая-то!». Я такое только в фильмах видела: про душевнобольных.

Раздраженное сознание начало цеплять другие странности, на которые я поначалу не обратила внимания.

В палате ни одного окна: ни обычного, в стене, ни идущих вдоль потолка, чтобы выводить свет в коридор. Свет тут только от потолка. Единственный намёк на окно – это узкая стеклянная вставка на металлической двери.

Будто подвал какой-то.

Куда ведёт вторая дверь? Одна из них наверняка соединяет с остальным зданием, а за другой что? Кладовка? Санузел? Врач? Если врач, то почему никто не приходит? Должны же за мной как-то следить?

Но ни камер, ни датчиков дыма: ничего подобного нет.

Ни врачей, ни медсестер, ни санитарок. Из коридора не слышно шума. Будто вся эта больница вымерла.

Ни одного предмета мебели в комнате, кроме кровати: ни стола, ни стула, ни табуретки. Кряхтя от боли, прошивающей тело, я несколько раз рванулась на кровати.

Так и есть. Кровать либо очень слишком тяжела, чтобы сдвигаться с места, либо привинчена к полу.

«Сумасшедший дом какой-то».

От новых вводных становилось жутко. Выгнувшись, я пыталась отдышаться и отвлечь мозг от разбуженной боли в теле. С каждым ударом сердца правая нога и загипсованная рука словно разбухали, прошиваясь болью. Почувствовав мокрые дорожки, уходящие по щекам за уши, поняла, что даже слёзы себе вытереть не смогу.

Что происходит? Что случилось? Почему я сейчас так беспомощна?

Боль в теле явно указывала, что это не сон. Это была чрезвычайно странная, не похожая на мою жизнь, реальность. Она ставила в тупик, пугала и отчасти унижала.

Но глубоко в душе я была рада снова оказаться тут, а не во сне. Оказаться дома.

Третья

Первое, что спросила Ника, когда пришла в себя, было: «Где мои родители?».

«Родители».

Будто кипятком в душу плеснула. Я опешила так, что не сразу сообразила, что ей ответить.

«Родители».

Я уже и забыла, что кто-то может их призывать. Что это слово имеет положительное значение.

У меня свои счеты с этим явлением, потому что я – горе-родитель. Родитель-дуритель, родитель-губитель, родитель-в-аду-потом-горитель.

Из-за невероятной беспечности внутри меня завёлся ребёнок. К чаду я была не готова и абсолютно, совершенно, решительно его не хотела. Но поскольку, как оказалось, детёныш мне достался с потенциалом, охота забрала меня прямо из городского абортария, в халате и тапках. До сих пор