Самый старый из бакланов вынырнул на поверхность воды всего в четырех футах от лодки. Телохранитель хлопнул ладонью по планширу, и птица подплыла ближе. Перегнувшись через борт, мужчина осторожно вытащил старого друга из холодной воды Янцзы.

Посадив птицу на скамейку перед собой, он обратил внимание на то, что, несмотря на линьку, новые перья у баклана не растут, на его растрепанный и поредевший хвост. Телохранитель прикоснулся к металлическому кольцу на шее баклана, не позволявшему птице глотать добычу. Затем погладил птицу по шее и несильно сдавил ее повыше кольца. Из клюва баклана выпала и стала биться на дне лодки толстая рыба. Мальчик проворно схватил ее и бросил в стоявшую рядом с ним плетеную корзину.

Телохранитель перевел взгляд со старого баклана на сына. У одного жизнь заканчивалась, у другого только начиналась.

Сегодня он отплыл на узкой рыбачьей лодке дальше, чем обычно, — туда, где в могучую Янцзы впадала Хуанпу. Течение здесь было сильным, а вода — холодной. Хорошее место, чтобы ловить рыбу зимой, но и коварное. Уже начинало светать. У него не было желания быть пойманным на открытой воде, когда взойдет солнце.

Мужчина нагнулся к воде и трижды хлопнул ладонью по ее поверхности. Через несколько секунд к лодке подплыли остальные четыре птицы. Он пошевелил рулем и повернул лодку так, чтобы борт, на который предстояло посадить птиц, смотрел не на Янцзы, а на более спокойную Хуанпу.

— Помоги мне, — сказал он сыну. — Пора отвезти завтрак твоим маме и братишке. — Он сунул руку в воду и вытащил молодого баклана, затем — второго. — Доставай рыбу и складывай в корзину.

Поначалу мужчина не обратил внимания на то, что сын не отвечает. Он быстро достал из ледяной воды Янцзы двух последних бакланов, а затем повернулся. Мальчик стоял на единственной имевшейся в лодке деревянной скамейке и, приставив ладонь козырьком к глазам, смотрел в ту сторону, где поднималось солнце.

— Помоги мне, сынок.

— Что там такое, папа?

Телохранитель посмотрел туда, куда указывала вытянутая рука мальчика. Там, из лучей восходящего солнца, у излучины реки, появились четыре больших корабля под парусами. Их палубы и борта были затянуты белыми полотнищами.

То были не торговые суда, какие ему приходилось видеть раньше. А военные корабли, и направлялись они вверх по реке, в сторону Нанкина. Но не это встревожило Телохранителя. Он привлек к себе сына и крепко прижимал к груди, пока их лодчонка подпрыгивала на волнах, поднятых плывущими громадинами.

— Что это, папа? Чего ты испугался?

— Я не испугался, сын, — ответил мужчина, чувствуя, как кровь устремилась к кобре на его руке и еще к одной татуировке в виде кобры, которую он никогда не показывал сыну. Она была наколота на шраме, украшавшем его спину.

«Итак, началось, — подумал он. — То, что рассказывали отец и дед о Бивне Нарвала и миссии нашей семьи. Наконец этот день настал».

Он инстинктивно потер татуировку в виде кобры и распрямил пальцы. А потом подумал о сыне младшего брата, и пальцы его сжались в кулак. Вены на тыльной стороне ладони наполнились кровью, и капюшон кобры раскрылся, а шрам на спине запылал. Кобры стояли на хвосте и готовы были нанести удар, выбрать того из мальчиков, у которого достанет сил, чтобы выполнить миссию семьи, запечатленную на поверхности Бивня Нарвала.

— Сядь рядом со мной, сын. Близится время испытаний. Пришла пора объяснить тебе, что означает кобра на твоей руке.

Конфуцианец

Сначала он увидел их отражение в принадлежавшей еще его прадеду эбонитовой пластине для письма, которую он закрепил на стене кабинета. Белые призраки плыли по черной поверхности камня.

Он позволил чернилам стечь с кисточки в чернильницу, стоявшую перед ним на столе, и присыпал мелким песком документ, который только что закончил. Подождав, пока чернила высохнут, стряхнул песок на дощатый пол. Затем свернул рисовую бумагу и запечатал ее воском, приложив к нему перстень. На печатке был изображен ученый, сидящий под деревом в саду наложниц. После этого он положил свиток поверх других.

«Немногие кандидаты смогут претендовать на получение государственных должностей», — подумал Конфуцианец, поглядев на кипу свитков.

На протяжении последних лет он наблюдал, как неизменно уменьшается число достойных кандидатов. Это тревожило его, но, взглянув на белые отражения, величаво плывшие по каменной поверхности доски для письма, понял, что тревожиться сейчас надо по другому поводу.

Глубоко вздохнув, Конфуцианец отвернулся от отражений и вышел на балкон, откуда открывался вид на северный плес Янцзы.

Его взгляд привлекли взмахи величественных крыльев журавля, казавшихся белоснежными в первых лучах восходящего светила. Он видел, как птица грациозно летит туда, где река делала последний поворот на пути к морю. Вскоре журавль превратился в маленькую черную точку на горизонте. Конфуцианец оперся о деревянные перила, вдохнул соленый воздух, который ветер приносил с океана, и стал ждать.

У излучины реки что-то появилось. Все сразу изменилось. И вот они, четыре огромных военных корабля, с четырьмя мачтами у каждого и с поднятыми парусами.

В его мозгу возникли строки, которые дед записал в старинном дневнике: «Не позволяй внешнему виду предмета обмануть себя, но и не отмахивайся от него. Смотри на вещь, обоняй ее, а потом определи ее внутреннюю сущность. Произнеси ее вслух, дабы понять то, что ты увидел. А затем напиши на бумаге то, что ты произнес».

— Корабли, — заговорил Конфуцианец.

Его голос был сильным и звучал в унисон с утренним ветром. В пределах досягаемости их пушек находятся взрывные перемены. Итак, началось: Пророчество, Договор Бивня… Все пришло в движение. Наступила Эпоха Белых Птиц на Воде.

Он взял кисточку и сделал запись в тайном дневнике, который передал ему предыдущий Конфуцианец.

Птичьи крики заставили его поднять взгляд от бумаги.

Внизу, на рисовых полях, отделявших его от реки, крестьяне привязывали длинные тростинки к лапкам сотен маленьких скворцов. Птицы протестующе кричали. По сигналу скворцов отпустят в небо, чтобы тростинки, гремя под ними, отпугивали демонов, которые могут погубить только что посаженный рис.

Конфуцианцу захотелось рассмеяться.

«Приближаются демоны куда страшнее тех, которые угрожают вашему рису», — подумал он и добавил вслух:

— И этих демонов не отпугнуть дребезжанием глупых тростинок, привязанных к птичьим лапкам.

В ответ в его мозгу запел древний голос, и он понял: это предки призывают его выполнить клятву, которую давным-давно они дали на далекой Священной горе. Если он отдаст этот долг, все переменится.

Цзян

Цзян осторожно слезла с толстого потного торговца и надела шелковое платье. В душной, жаркой спальне плавал запах опия. Она открыла ставни в комнате на третьем этаже, и на секунду ей показалось, что опий все еще не выветрился из головы и вызывает галлюцинации. Но это ощущение быстро прошло. То, что она увидела, было реальным. В реку Хуанпу входил огромный военный корабль, задрапированный белыми полотнищами. Цзян схватила со стола кожаную сумочку и бросилась вниз по лестнице.