– Сам не знаю. Может, вертух что-то перепутал? Загужеванный он какой-то. Перегар такой, что я сам как забуханный.

– Ну, может, попкарь попутал. Ладно, коны набьем, узнаем.

Капрон задергался. Неужели Клим всерьез за наседку его принял? Вот облом...

– Да не, со мной все чисто... – начал было он, но осекся под гнетуще-пронизывающим взглядом.

– Я же сказал, коны наведем.

Вор тоже осекся, но под приступом жестокого кашля. Рядом с койкой стояло ведро. Туда он и харкал. Кровью. Да, похоже, ему в самом деле недолго осталось.

Климу нельзя было курить. Но он смолил, как паровоз. Прокашлялся, снова сунул в рот папиросу. Немного подумал и протянул один «смоляк» Капрону. И «чирки» подал.

– Благодарю!

Курить хотелось нещадно. Но он не торопился сунуть папиросу в рот. Неторопливо размял ее в руках, смял пальцами мундштук. И только затем подцепил ее губами. Прикурил, блаженно затянулся.

– Сам откуда будешь? – спросил Клим.

– Из Лукарска. Город такой под Москвой есть.

– Лукарск?! – подозрительно покосился на него вор.

– А что, знакомый город?! – занервничал Капрон.

– Да не то чтобы знакомый. Знакомая одна у меня там живет. Девчонка совсем.

Взгляд Клима смягчился и растекся как воск на жарком солнце. Или Капрону показалось, или на самом деле на глаза навернулись слезы. Как о чем-то родном и страшно драгоценном вспомнил. Знакомая, девчонка совсем. Уж не дочь ли? Законные воры должны быть свободным от семьи и от детей. Но в то же время они люди, и ничто человеческое им не чуждо. И сожительницы у них есть, и дети случаются.

– Лет ей сколько? – спросил Капрон.

– Шестнадцать уже исполнилось. Совсем девчонка. Мать умерла, отец в тюрьме. Тетка ее воспитывает. Марина ее зовут.

– Кого, тетку?

– Какую, к дьяволу, тетку? Дочку мою... Дочку... Ну, вот, проговорился... Старый стал, совсем плохой... Да ладно, кум это все равно знает. Да и братва, кому нужно, в курсах. Дочка у меня есть, последняя радость.

– Марина, значит.

– Марина. А ты что, ее знаешь? – встрепенулся вор.

– Да нет, откуда. Хотя...

– Что, хотя?

– Да прошлой весной у нас девчонка одна объявилась. Мать вроде бы умерла. Тетка ее откуда-то из-под Тамбова привезла. Марина зовут.

– Правильно, из-под Тамбова. Тетка забрала. Марина зовут. Так, погоди...

Клим полез под матрац в изголовье шконаря, достал оттуда фотографию. Показал Капрону. Ну, точно Маринка! Только на фото она совсем молодая. Лет двенадцать-тринадцать. Но те же черные глаза, темные волосы. Тот же проникающе-озорной взгляд.

– Она?

– Она.

Вот так номер! Маринка – дочь вора в законе! Охренеть не встать! А они с пацанами ее на посмешище выставили. Утку пустили, что всем колхозом драли. Если Клим об этом узнает – страшно подумать, что тогда будет.

– А чего так невесело? – пристально всматривался в него вор.

Он все видит. И лучше сознаться в малом, чем нажить большой геморрой.

– Так это, косяк за нами... – выдавил из себя Капрон.

– Та-ак! – угрожающе протянул Клим.

– Да нет, ничего такого! Это, не разобрались. Кнут накосячил. Увидел Марину. А она девка красивая, жуть! Ну, Кнут в непонятках был. Давай, говорит, забалуем. А она ему – давай! Мы так и припухли. А она – только сначала давай в стиры раскинем. Игру под очко предложила.

Вор смотрел на него круглыми глазами. Но Капрон старался не обращать на него внимания.

– Ну а мы повелись. Девка она хоть и молодая, но огонь! Я еще думаю, откуда она такая крутая. Короче, повезло ей. В «триньку» играли. Кнут трех тузов взял. А Марина три «девятки» ему предъявила. Повезло.

– Повезло?! А болтяру твоему Кнуту в одно место! Укатала его Марина. У нее по этой части талант. С ней по шансу играть нельзя. У нее восемь тузов в одной колоде. Я тебе, пацан, больше скажу. Она меня укатывала. Знаю, что кляуза у нее, но ничего не вижу. Не вижу, как карта из рукава к ней прыгает. Так-то вот! А ты – повезло! Опустили Кнута?

– Не, Марина его простила.

– А жаль. Надо было этого козла наказать. Забаловать он с Маринкой хотел. Что дальше было?

– Не знаю. Меня менты повязали. Мы хату выставили... Я своих кентов мусорам не сдал. Сам паровозом пошел. А они вслед за мной. Сами, без меня погорели. На бакланке. Черта одного замесили. Полпятилетки на рыло. По полгода, считай, уже отмотали. Через два года выйдут. Вместе со мной. Если барин меня не сожрет.

– Может, и сожрет... Марина меня не забывает. Письма шлет, грев. Дачки жирные, вот что плохо. Деньги, значит, водятся. А откуда деньги?

– Может, тетка дает?

– Нет, она с мужиком своим небогато живет. Говоришь, через два года на волю выйдешь?

– Ну, если не довесят.

– Ты уж постарайся, чтобы не довесили. Откинешься, езжай в свой Лукарск. За Маринкой присмотреть надо. Хотя какой с тебя присмотр? Такой же бродяга. А ей воровать нельзя. Не для того я ее растил, чтобы ее потом по этапам гоняли. Не для того. А ремеслу обучил... Да, неувязочка...

Клим хотел сказать что-то еще, но появился вертухай.

– Стасов, на выход!

Точно, нестыковочка вышла. Не в ту хату его запарили. В другую перевели. От Клима подальше.

* * *

В хату к смотрящему Капрона зачалили по недосмотру. Но ведь зачалили. Камера по винту – закрытая – а он там побывал. И с бродягой базар держал. А Клим, по ходу, словечко за него замолвил.

Да он бы и без воровского слова мог бы подняться. Как ни ломали его менты, а удержался он на ногах. В трюме гнил, но на работу так ни разу и не вышел.

После встречи с вором он еще десять раз побывал в ШИЗО. А там администрация в зоне сменилась. Передел сфер влияния, борьба за власть. Бардак, одним словом. Пошатнулась ментовская масть. Братва подняла голову – красноповязочников загнали в угол. Клим в этих делах играл первую скрипку. Разморозил зону. Но это была его лебединая песня. Умер бродяга. Менты сгноили, чахотка добила...

Капрону тоже досталось. К тому времени, когда на зоне установилась воровская власть, он и сам превратился в доходягу. Но затем оклемался. Братва поставила его смотрящим. Оказали доверие. Еще бы два-три года, и положенцем бы объявили. Но прозвенел звонок, и его с вещами выставили за ворота зоны.

Впрочем, рано или поздно он сюда вернется. Настоящие воры надолго на свободе не задерживаются. Рано или поздно Капрон станет вором в законе.

Через два дня он прибыл в Лукарск. Дома его встретили без особого восторга. Мать обняла для приличия, отец вяло пожал руку. Не рады они сыну-рецидивисту. Понять их можно. Перед людьми стыдно. Но самому Капрону стыдиться нечего. Он с честью прошел очередное испытание зоной. Поднялся в глазах братвы. И здесь, на воле, его будут уважать. Потому что он уже не «воровской пацан», а признанный «жулик».