– Что ж ты, Татьяна Брусницына, такую панику устроила? – снимая и отряхивая от снега шапку, сказал Ветров.

– Ну испугалась девочка, чего тут непонятного? – мама приняла у него куртку и повесила на крючок. – Я и сама испугалась. С утра такие страсти, кто ж это выдержит? А вы ботинки не снимайте, в них проходите.

Следователь оказался в синем свитере с белыми узорами, шикарном, как камзол королевича. Танюшка догадалась, что он успел заехать домой переодеться.

– А я вам тут, кстати, гостинец привез, – Ветров, как фокусник, выудил откуда-то упитанную тушку курицы, красиво упакованную в целлофан. – Это взамен вашей покойницы.

Мать ахнула, всплеснула руками, подхватила курицу, даже забыв поблагодарить, и уточкой прошлепала на кухню ставить чайник. Танюшка тем временем, приняв полуравнодушный вид, устроилась в комнате на диване, поджав под себя ноги. Ветров прошел в комнату, которая тут же сбежалась в размерах, сделалась маленькой и убогой – был он почти до потолка, по крайней мере о люстру стукнулся макушкой и поспешил устроиться за столом, будто стесняясь своих габаритов.

– Ну, рассказывай, Татьяна Брусницына, что там с тобой приключилось.

– Да я почти все уже рассказала. Вчера вечером нам на крыльцо кладбищенской земли подкинули и каких-то заколдованных узелков. Мама сказала, что это порчу на меня Васильевы навели, и сразу все в печке сожгла, а утром наша курица на крыльце лежала с перерезанным горлом.

– Курица – уже факт. И что вы с этой курицей сделали?

– Мама за сараем закопала, кажется.

– Ну, при необходимости эксгумируем. Устные угрозы были?

– Д-да, были. Сразу после поминок Герина мать за калиткой проклятия кричала.

– Какие именно?

– Я точно не слышала. Я дома была. Что-то вроде «змея» и «жизни тебе не будет». И порча – это тоже они.

Ветров едва заметно улыбнулся.

– Вот ты, Татьяна Брусницына, комсомолка, в университете учишься, а сама веришь в какую-то порчу. И не стыдно тебе?

– Страшно просто, когда кто-то тебе зла желает.

– Ну, врагов хватает у всех, без них не проживешь. А насчет курицы вы все-таки участковому заявление напишите. Пусть оно у него лежит.

Потом он пил чай с пряниками и смородиновым вареньем. Танюшка уже почти откровенно разглядывала его, соображая, кого же он ей напоминает. Джека Лондона? Очень даже может быть. Тот же мужественный подбородок и открытый взгляд. Она почти все время молчала из опасения сказать какую-нибудь глупость. А он рассказывал, что служил в Заполярье и что в тамошних людях есть какая-то кристальная чистота, неиспорченность, что ли.

– Ну так зарплаты там хорошие, – встряла мама. – Вот и хитрить никакой причины…

Танюшка поморщилась, но Ветров только по-доброму улыбнулся и, улучив момент, когда мама вышла на кухню… Танюшка потом сообразила, что она, может, даже намеренно вышла… Итак, улучив момент, Ветров быстро произнес:

– Вот что, Татьяна Брусницына, телефона у тебя нет, звонить мне некуда, так что я тебе сразу свидание назначу. Завтра в шесть на кольце стой, на остановке, я за тобой приеду. Поняла?

Танюшка кивнула, как-то еще не совсем веря в случившееся.

– И главное, никого и ничего не бойся. Кто тут тебе навредит, такой красавице?

Она опять вспыхнула. И когда он ушел, наскоро простившись, только и думала: неужели это наконец случилось? Щелкнуло, срослось? То самое, о чем говорила мама: что когда оно произойдет, то про все остальное и думать забудешь. Потому что сразу будет понятно, что это – оно.

1983

– …и еще «Андроповки» по 4–70 бутылок двадцать, это 94 рубля…

Настя за кухонным столом скрупулезно подсчитывала расходы на свадьбу, хотя Сергей просил их не заморачиваться, он оплатит все сам – и ресторан, и «Волгу», украшенную лентами.

– Да что же по-евонному, мы нищеброды какие? Подумаешь, сын прокурора республики, – мама вынула изо рта булавку, чтобы досказать начатое. – У нас зато яйца свои и картошка. А на водку у меня кой-какие сбережения имеются. Чай, я тоже трудящаяся, свою копейку заработать могу…

Вперемешку с ворчней мама то и дело причитала: «Ой, доченька, красавица ты моя…», и Танюшке от этих возгласов было смешно и больно одновременно. Она стояла возле большого зеркала в прихожей, а мама подгоняла ей по фигуре свадебное платье, которое Сергей купил в салоне для новобрачных. Платье оказалось чуть широко в талии, пришлось убавлять… Нацепив на нос очки, мама тыкала булавками невпопад – слезы застили ей глаза.

Танюшка понимала, что оставляет маму почти одну. Настя не в счет: через год ведь школу окончит и усвистит куда-нибудь, это точно. Конечно, Танюшка будет маму навещать по праздникам и воскресеньям, мама сама к Ветровым не поедет – побывала однажды.

Танюшку неприятно, булавочкой, кольнуло воспоминание о том вечере в самом конце весны, когда у них с Сергеем все было вроде бы уже решено. Сергей заехал за ними в субботу, а мама никак не могла собраться, от волнения путаясь в своих вещах, все искала брошку с черным камешком, чтобы приколоть на кримпленовый костюм. А без брошки ехать она категорически отказывалась, потому что без брошки получалось уж совсем некрасиво, костюм-то не новый, Танюшка в пионеры вступала, когда его купили… Танюшку опять, уже в который раз, резануло при взгляде на мамины морщинистые руки с коротко стриженными ногтями, не знавшие маникюра. Еще мама очень неуклюже садилась в машину со своей котомкой, в которой находились банка с огурцами и банка с протертой брусникой – нельзя же с пустыми руками ехать к будущим родственникам.

Танюшка уже успела понять, что барышня она не совсем та, которую ждали. Хотя жена из пролетариев была для карьеры полезна, она случайно подслушала, как отец мимоходом бросил Сергею: «С пролетарской женой можно и первым секретарем стать». Танюшка только не поняла, это он с иронией сказал или серьезно. Вообще, ей даже стало немного неудобно под острым изучающим взглядом главного прокурора республики Петра Андреевича Ветрова, но так, наверное, и должен смотреть прокурор. Он же обвинитель. А в чем Танюшку можно обвинить? В том, что влюбилась в Сергея Ветрова? А кто бы перед ним устоял?

Все вспыхнуло очень быстро, с той самой встречи на автобусном кольце, на которую Танюшка пришла минут на двадцать пораньше, причем еще в осенних сапожках на каблуках, потому что зимние почти развалились, успела замерзнуть так, что губы посинели, к тому же Сергей уже немного опаздывал, и она решила потерпеть холод от силы еще пять минут, а потом потихоньку отправиться домой. Может, на службе задержался человек. Захочет – всегда дома ее найдет. Автобус ушел в город, за ним отчалил второй, уже какой-то парниша с красными от мороза ушами, торчащими из-под заячьей ушанки, подкатывал к ней: «Девушка, а вы случайно не меня ждете?» – «Не тебя. Отвали!» – «А чё сразу так грубо?..»

Но вот наконец из-за поворота вынырнули оранжевые «Жигули». На кольце Сергей развернулся весело и резко, так, что в воздух взлетел веер снежных колючих брызг. Потом, тормознув на остановке, вышел из машины и поспешил к ней, приобнял за плечи: