Я рассказал ей, что принадлежу к ордену добрых людей,которые не хотят причинять зло или сжигать таких знахарок, как ее мать. Яговорил, что привезу ее в Обитель, где отнюдь не жалуют охотников на ведьм.

– Мы поедем не в Швейцарию, как я сказал там, в твоейдеревне, а в Амстердам. Ты когда-нибудь слышала о нем? Это поистиневеликолепный город.

Казалось, что к Деборе вновь вернулась прежняя холодность.Слабая усмешка тронула ее губы, и она прошептала по-английски:

– Значит, ты не богослов. Ты лжец!

Я моментально подскочил к ней и взял ее за руку. Какоесчастье, что она понимала по-английски и знала не только свой малопонятныйместный диалект, ибо теперь я мог говорить с ней с большей уверенностью. Яобъяснил девочке, что солгал ради ее спасения и что она должна верить в моидобрые намерения.

Но она сникла у меня на глазах, словно цветок, закрывший своилепестки.

За весь наступивший день она не сказала мне ни слова, то жеповторилось и на следующий день. Правда, теперь она ела самостоятельно и, какмне показалось, постепенно восстанавливала силы.

Когда мы добрались до Лондона и заночевали в гостинице, япроснулся от звука ее голоса. Я приподнялся на соломенном матраце, увидел, какона выглядывает из окна, и услышал, как она говорит с сильным шотландскимакцентом:

– Убирайся от меня, дьявол! Яне желаю тебя большевидеть.

Когда Дебора отвернулась от окна, глаза ее блестели от слез.Свет от моей свечи ударял ей прямо в лицо, и в тот момент она казалась совсемвзрослой. Дебора ничуть не удивилась, увидев, что я проснулся, ее лицоприобрело знакомое холодное выражение, она легла и повернулась к стене.

– И все-таки с кем ты говорила? – спросил я.

Она не ответила. Я сел в темноте и начал говорить сдевочкой, не зная, слышит она меня или нет. Я сказал, что если она кого-тоувидела, будь то призрак или дух, это еще не значит, что она видела дьявола.Кто решится сказать, чем являются эти существа? Я умолял ее рассказать о материи о том, почему Сюзанна навлекла на себя обвинения в колдовстве. Теперь я несомневался, что девочка унаследовала от матери определенные способности. ОднакоДебора не откликнулась ни на одну мою просьбу.

Я сводил ее в баню и купил ей другое платье. Все это невызвало у нее ни малейшего интереса. Она холодно взирала на толпы людей ипроезжавшие кареты. Желая поскорее покинуть Лондон и вернуться на родину, ясменил наряд богослова на голландскую одежду, поскольку здесь она скорее моглавызвать уважение и готовность оказать мне услугу.

Но перемена в моем облике привела Дебору в состояниемрачного веселья, и она вновь окинула меня насмешливым взглядом, словно желаяпоказать, что не сомневается в наличии у меня непристойных устремлений. Однакои сейчас, равно как и в прошлом, мои действия никоим образом не моглиподтвердить ее подозрения. Но что, если она читала мои мысли и знала, что япостоянно представляю ее обнаженной – такой, какой видел, когда мыл ее тело? Янадеялся, что нет.

Мне думалось, что в новом платье Дебора выглядит простокрасавицей. Более привлекательных молодых женщин мне не доводилось еще видеть.Поскольку сама она не причесывалась, я занялся ее волосами: часть заплел в косуи уложил кольцом вокруг головы, а остальным позволил локонами ниспадать наспину. Такие прически я видел у других женщин, но Дебору она превратила внастоящую красавицу с картины.

Стефан, мне невыразимо мучительно вспоминать обо всем этом,но я пишу – и не только ради пополнения наших обширных архивов, но и потому,что ночь за окном так тиха, хотя время еще не подошло к полуночи, а мое сердценестерпимо болит. Я предпочитаю время от времени бередить раны, которые не всостоянии исцелить. Тебе не надобно принимать на веру мои слова о красоте этойженщины, ибо, уверен, ты уже видел ее портрет.

Итак, мы отправились в Амстердам, выдавая себя передпосторонними за брата и сестру из богатой голландской семьи. Я мечтал инадеялся, что наш город выведет Дебору из состояния оцепенения. Она с явныминтересом взирала на аккуратные, обсаженные деревьями каналы, на изящные лодкии прекрасные четырех– и пятиэтажные здания.

Величественная Обитель, стоящая у самого канала, котораябыла моим домом и могла стать домом для нее, вызвала у Деборы нескрываемоеудивление. До сих пор это дитя видело лишь свою убогую деревушку да грязныепостоялые дворы, на которых нам приходилось останавливаться на ночлег. Так чтоты вполне поймешь ее чувства, когда она увидела чистые простыни и подушки в чистойголландской спальне. Она не издала ни звука, но мимолетная улыбка, скользнувшаяпо ее губам, стоила тысяч слов.

Я сразу же пошел к старшинам – Рёмеру Францу и ПетрусуЛанкастеру, которых ты прекрасно помнишь, и чистосердечно признался всодеянном.

Заливаясь слезами, я объяснил, что девочка осталась одна ипотому мне пришлось взять ее с собой. У меня не было иных объясненийотносительно потраченной мною изрядной суммы денег, кроме того, что я ихпотратил. К моему изумлению, старшины простили меня и даже пошутили, ибо зналимои потаенные секреты.

– Петир, – с улыбкой сказал Рёмер, –путешествие из Шотландии было для тебя такой суровой епитимьей, что ты явнозаслужил прибавку к жалованью и, возможно, более приличную комнату в нашейОбители.

Его слова сопровождались новым взрывом хохота. Да и яулыбнулся про себя, ибо даже в те мгновения при одном только воспоминании окрасоте Деборы меня обуревали фантазии. Однако вскоре мое хорошее настроениеразвеялось, уступив место новым душевным терзаниям.

Дебора не пожелала отвечать ни на один вопрос из тех, что ейзадавали. Но когда жена Рёмера, которая жила в Обители всю свою жизнь, пришла кней и дала ей вышивание и иглу, Дебора довольно сноровисто приступила к работе.

К концу недели жена Рёмера и жены других наших агентовнаучили ее плести кружева, и она все время проводила за этим занятием, но наслова, обращенные к ней, не отвечала. Подняв голову от рукоделия, она молчаобводила собравшихся долгим взглядом и вновь возвращалась к своим кружевам.

К женской части нашего ордена, к тем женщинам, которые небыли женами наших агентов, а являлись исследовательницами и сами обладалиопределенными способностями, Дебора, похоже, питала явное отвращение. Со мноюона также не желала разговаривать, но зато перестала бросать полные ненавистивзгляды. Когда я предложил ей пойти погулять со мной по городу, онасогласилась, и вскоре город буквально вскружил ей голову. В таверне Деборапозволила заказать ей вина, хотя ее немало удивило зрелище добропорядочныхженщин, сидящих здесь за яствами и вином. Впрочем, подобное удивляет и другихиностранцев, немало поездивших по свету.