– Она и сейчас походит на прекрасную лилию, –печально ответил старый виноторговец. – Очень белую и чистую. Что говорить– ее сила очаровывать каждого так велика, что ее любят даже тюремщики. Асвященник рыдает во время причастия – он не отказал ей в этом утешении, хотяона и не созналась.

– Знаете, она могла бы соблазнить самого сатану.Потому-то ее и называют невестой дьявола.

– Но инквизитора она соблазнить не в силах, –заметил я.

Собравшиеся закивали, не поняв, что это была лишь горькаяшутка.

– А дочь? Прежде чем покинуть город, она говорилачто-нибудь по поводу виновности или невиновности матери? – поинтересовалсяя.

– Никому не сказала ни слова. А под покровом ночисбежала.

– Ведьма, – опять вмешался в разговор хозяйскийсын. – Иначе разве бросила бы она свою мать одну, когда против тойобратились даже собственные сыновья?

На этот вопрос ответить не смог никто, но я и не нуждался вих мнении.

К этому времени, Стефан, мне хотелось лишь одного: поскорееуйти с постоялого двора и повидаться с приходским священником, хотя, как тызнаешь, это всегда наиболее опасное дело. Что, если инквизитор, который пируетна деньги, заработанные на всеобщем безумстве, заподозрит неладное и узнаетменя, вспомнив по каким-нибудь прошлым встречам, а уж тем более если он, неприведи Бог, поймет, кто прячется под рясой богатого священника и чем на самомделе я занимаюсь?

Меж тем мои новые приятели с готовностью продолжалипоглощать заказанное мною вино и вновь заговорили о несравненной красотеграфини, в годы молодости привлекшей к ней внимание многих известныхамстердамских художников, которые с удовольствием писали ее портреты. О, обэтом я мог бы рассказать им и сам, однако промолчал и через некоторое время,охваченный душевной болью, покинул своих собеседников, заказав для них напрощание еще одну бутылку вина.

Вечер был теплый, окна домов распахнуты, отовсюду слышалисьразговоры и смех, а на ступенях собора еще толпились запоздалые прихожане, в товремя как многие уже поудобнее устраивались у стен, готовясь к предстоящемузрелищу. Однако смотревшее на колокольню высокое зарешеченное окно камеры, вкоторой содержали Дебору, оставалось темным – оттуда не пробивалось ни единогопроблеска света.

Чтобы добраться до ризницы, находившейся с другой стороныгромадного собора, мне пришлось буквально перешагивать через сидящих и бурнообсуждающих события людей. Потом я долго стучал дверным молотком, пока наконецкакая-то старуха не впустила меня и не позвала пастора. Вышедший навстречусгорбленный седой священник после радушного приветствия выразил сожаление поповоду своего неведения о присутствии в городе странствующего собрата инастоятельно предложил немедленно покинуть постоялый двор и перебраться под егокров.

Он охотно принял мои объяснения и с легкостью поверилвыдуманной истории о том, что будто бы по причине больных рук, не позволявшихпроводить службы, я получил освобождение от своих обязанностей, равно как имножеству других вымышленных сведений и фактов, которые я был вынужден емусообщить.

Видимо, мне все же сопутствовала некоторая удача, ибооказалось, что инквизитор приглашен на великосветский прием, устроенный в замкестарой графиней. Туда же стеклась вся местная знать, поэтому нынешним вечеромон сюда носа не покажет.

Пастор был явно удручен тем, что его не пригласили в замок.Чувствовалось также, что его гложет обида: все бразды правления забрали судья,палач и прочая церковная шушера, в обилии слетающаяся на такого рода судилища.

Пока священник вел меня через свои тускло освещенные,пропитанные пылью покои, я думал о том, как ему, да и всем остальным обитателямэтого городишки повезло: ведь стоило графине, дрогнув под пытками, назвать хотькакие-то имена, и, возможно, добрая половина жителей оказались бы сейчас втюрьме. Однако она предпочла умереть одна. Такой силы я не мог себе вообразить.

Ты знаешь, Стефан, подобные люди находились всегда, хотя ктем, кто не выдерживал истязаний, мы не испытываем ничего, кроме сострадания.

– Побудьте со мной немного, и я расскажу вам все, чтомне известно о ней, – предложил священник.

Питая весьма слабую надежду на то, что горожане могли ошибаться,я немедленно задал старику наиболее важные вопросы. Подавалась ли апелляцияместному епископу? Да, но он нашел графиню виновной. А в Парижский парламент?Там отказались разбирать ее дело.

– Вы видели эти документы собственными глазами? Онмрачно кивнул, потом достал из ящика в шкафу и подал мне тот мерзкий памфлет, окотором я недавно слышал, – с отвратительным изображением Сюзанны Мэйфейр,погибающей в языках пламени. Я резко отодвинул это чтиво подальше от себя.

– Неужели графиня действительно столь ужаснаяведьма? – спросил я.

– Это было давно известно, – шепотом ответилсвященник, выгнув дугой брови. – Просто ни у кого не хватало смелостиоткрыть правду. Однако умирающий граф, дабы очистить свою совесть, в концеконцов сказал об этом, а старая графиня, прочитав написанную инквизитором«Демонологию», обнаружила там точное описание всех тех странностей, которые онаи ее внуки давно уже наблюдали.

Священник глубоко вздохнул и, понизив голос до шепота,продолжил:

– Расскажу вам еще одну ужасную тайну. У графа былалюбовница, одна знатная и влиятельная особа, имя которой нельзя упоминать всвязи с этим процессом. Но из ее собственных уст мы слышали, что граф боялсясвоей жены и в ее присутствии прилагал неимоверные усилия, стараясь не думать олюбовнице, ибо графиня могла читать мысли.

– Такому совету могли бы последовать многие женатыемужчины, – раздраженно возразил я. – Но что это доказывает? Ничего.

– Как же вы не понимаете? Ведь именно по этой причинеграфиня и отравила мужа. Она была уверена, что останется безнаказанной, ибо всесочтут его смерть следствием падения с лошади.

Я ничего не сказал в ответ.

– Но все догадываются, кто эта особа, – лукавопродолжал священник. – Завтра, когда соберется толпа, следите, кудаобратятся все взоры, и вы увидите на зрительских скамьях возле тюрьмы графинюШамийяр из Каркасона. Однако прошу учесть: я вам не говорил, что это именноона.

Я опять промолчал, все глубже погружаясь в состояниебезысходности.

– Вы не можете себе представить, какую власть имеетдьявол над этой ведьмой, – продолжал старик.

– Умоляю вас, расскажите, – попросил я.