Я много рассказывал ей о нашем городе, о его истории, отерпимости властей к различным взглядам и мнениям. Я говорил о том, как сюда изИспании бежали евреи, спасаясь от преследований, рассказывал, что католикиздесь мирно уживаются с протестантами и здесь никого не преследуют заколдовство. Я водил ее к книготорговцам и печатникам. Мы нанесли краткий визитв дом Рембрандта ван Рейна, где всегда толпились ученики и куда всегда такприятно было заходить.

Его любимая Хендрике, которой я искренне восхищался, умерладва года назад, и он жил вдвоем со своим сыном Титусом. Я предпочитал полотна,которые он писал в этот период жизни, тем, что он создавал ранее, когда находилсяв фаворе. Нынешние нравились мне своей странной меланхолией. Мы выпили побокалу вина с молодыми художниками, постоянно собиравшимися в мастерской, чтобыучиться у мэтра. Здесь Рембрандт впервые обратил внимание на Дебору, хотя еепортрет он написал позже.

Моим постоянным стремлением было развлечь Дебору, отвратитьее от снедающих ее мыслей и показать ей многообразие мира, частью которогомогла теперь стать и она.

Дебора хранила молчание, но я видел, что ей понравилисьхудожники. В особенности ее внимание привлекали портреты, написанныеРембрандтом, и, конечно, сам этот добрый и гениальный человек. Мы посещалимножество мастерских и беседовали с другими художниками. Мы побывали уЭммануэль де Витте и у других живописцев, работавших тогда в Амстердаме.Кое-кто из них до сих пор остается другом нашего ордена. Казалось, в атмосферемастерских Дебора отогревалась душой, и ее лицо ненадолго становилось мягким инежным.

Однажды мы проходили мимо магазинов ювелиров, и именно тогдаДебора слегка коснулась белыми пальцами моей руки, попросив остановиться. Белыепальцы… Я пишу о них, потому что они крепко врезались мне в память. Ее тонкаякисть была совсем как у взрослой женщины, и от этого прикосновения я испытал кней робкое желание.

Дебору очаровало зрелище мастеров, режущих и шлифующихбриллианты, расхаживающих между столами купцов и богатых клиентов, съезжавшихсясо всей Европы, если не сказать – мира, чтобы купить прекрасные камни. Я оченьсожалел, что из-за отсутствия денег я не мог купить для Деборы какую-нибудькрасивую вещь. Жена Рёмера великолепно нарядила Дебору, и купцы сразу жеобращали на нее внимание и предлагали ей посмотреть их сокровища.

Взгляд Деборы упал на красивый бразильский изумруд,оправленный в золото, который показывали какому-то богатому англичанину. Когдаангличанин отказался от камня из-за высокой цены, Дебора присела к столу, чтобыполучше рассмотреть драгоценность, словно была в состоянии ее купить или у меняимелось для этого достаточно денег. Казалось, она впала в транс, глядя на великолепныйкамень прямоугольной формы и созерцая филигрань старинного золота. Затем Деборапо-английски осведомилась о цене камня и даже глазом не моргнула, услышавответ.

Я заверил купца, что, поскольку дама выражает явное желаниеприобрести изумруд, мы приобретем его, как только обсудим это со всех сторон.Улыбаясь, я повел Дебору к выходу. Мне было грустно, ибо я был не в состояниикупить столь дорогую вещь.

Когда мы возвращались по набережной обратно, Дебора сказаламне:

– Не грусти. Разве ты виноват, что у тебя нет денег?

Она в первый раз улыбнулась мне и сжала мою руку. У меняедва сердце не выскочило от радости, но Дебора вновь сделалась молчаливой ихолодной и более не произнесла ни слова.

Я обо всем рассказал Рёмеру. Тот ответил, что, хотя у нас недают обет безбрачия, я вел себя самым благородным образом, чего от меня иожидали. Теперь же он посоветовал мне вплотную заняться английским языком, ибоя по-прежнему отвратительно писал по-английски, и тем самым загрузить свой ум.

На седьмой день после появления Деборы в Обители из поездкив Харлем вернулась одна из наших агентов. Ты слышал об этой женщине идостаточно изучал ее записи, хотя ее самой давно уже нет в живых. Она ездиланавестить своего брата, весьма заурядного человека, но ее саму никак нельзябыло назвать таковой, ибо она была сильной ведьмой. Я говорю о Гертруде ванСтолыс. Рассказав Гертруде про Дебору, ее попросили побеседовать с девочкой ипопробовать прочесть ее мысли.

– Она не желает говорить нам, умеет ли читать иписать, – объяснил Рёмер Гертруде. – Она вообще ничего нерассказывает, и мы не можем понять, насколько ей удается проникнуть в нашимысли и узнать наши намерения, а потому не можем решить, как действоватьдальше. Интуитивно мы чувствуем, что она обладает способностями, но уверенностив том нет. Дебора прячет от нас свой разум.

Гертруда сразу же пошла к ней, но Дебора, едва заслышав шагиженщины, вскочила с табурета, опрокинула его, швырнула на пол рукоделие ивстала, плотно прижавшись к стене. Она окинула Гертруду взглядом, полнымненависти, и стала царапать пальцами стены, словно желая пройти сквозь них.Наконец она нашла дверь и побежала вниз, прямо на улицу.

Мы с Рёмером догнали ее и стали успокаивать, говоря, чтоникто не собирается причинять ей зло. Наконец Рёмер сказал:

– Мы должны разрушить молчание этой девочки.

В это время Гертруда подала мне записку, в которойторопливым почерком было написано по-латыни: «Девочка – сильная ведьма». Ямолча передал записку Рёмеру.

Мы уговорили Дебору пройти с нами в кабинет Рёмера –большую, заставленную мебелью комнату. Тебе она хорошо известна, ибо снекоторых пор этот кабинет занимаешь ты сам. В то время комната была полначасов, которые Рёмер очень любил. Теперь эти часы находятся в разных помещенияхдома.

Рёмер всегда держал окна, выходившие на канал, открытыми, игородской шум свободно вливался к кабинет. Отчасти это было даже приятно. Рёмерпривел девочку в залитое солнцем помещение, попросил сесть и успокоиться.Дебора прислушалась к его просьбе и устремила на него изможденный, полный боливзгляд.

Полный боли… Я сам был тогда терзаем такой душевной мукой,что слезы могли в любую секунду хлынуть из глаз. Маска безучастности исчезла слица Деборы, губы задрожали, и она произнесла:

– Кто вы такие? Ради Бога, чего вы от меня хотите?

– Дебора, дитя мое, – ласковым тоном обратился кней Рёмер, – наберись терпения и выслушай то, что я тебе расскажу. Все этовремя мы стремились узнать, насколько ты способна понимать.

– Уж то, что меня окружает, я сумею понять! – сненавистью ответила она.