— Уходя, вы получили письмо из чьих-то рук или взяли его сами? — спросил он.

— Я взял его сам вот с этого стола.

— Оно было запечатано?

— Да.

— Видел ли кто-нибудь, как вы брали письмо со стола?

— Да. Мисс Изабелла.

— Она была здесь одна, когда вы вошли?

— Да, сэр.

Леди Лидьяр открыла было рот что-то сказать, но смолчала. Мистер Трой, подготовив таким образом почву, задал решающий вопрос.

— Скажите, мистер Моуди, — произнес он, — знала ли мисс Изабелла, отправляясь выполнять поручение, что в письмо вложена пятисотфунтовая банкнота?

Вместо ответа Роберт в ужасе отшатнулся от адвоката. Леди Лидьяр резко встала, хотела уже говорить, но снова сдержалась.

— Отвечайте же, Моуди! — потребовала она, с трудом сохраняя самообладание.

Роберт неохотно заговорил:

— Я осмелился напомнить ее милости, что письмо осталось незапечатанным, и в оправдание моей настойчивости упомянул… кажется, упомянул, — поправился он, — что в письмо вложена банкнота на крупную сумму.

— Кажется или упомянули? Не могли бы вы сказать поточнее?

— Я могу сказать совершенно точно, — заговорила леди Лидьяр, не сводя с адвоката глаз. — Моуди действительно в моем присутствии и в присутствии Изабеллы Миллер говорил о банкноте. — Она немного помолчала и, успокоившись, продолжила тихо и твердо: — И что из этого, мистер Трой?

— Меня удивляет вопрос вашей милости, — отвечал мистер Трой, тоже очень тихо и твердо.

— И все же я его повторю, — не отступала леди Лидьяр. — Я утверждаю, что Изабелла Миллер знала о банкноте, и спрашиваю вас: что из этого?

— Из этого следует, — с непроницаемым лицом отвечал адвокат, — что подозрение в краже падает на приемную дочь нашей милости, и только на нее.

— Это ложь! — с искренним негодованием воскликнул Роберт. — Господи, зачем я только сказал ему о пропаже! О миледи! Миледи! Не слушайте его! Откуда ему знать истину?

— Молчите! — приказала леди Лидьяр. — Возьмите себя в руки и послушайте сперва, что он скажет. — Она положила ладонь на плечо Моуди — то ли дружески поддерживая, то ли, наоборот, опираясь на него — и, вперив взор в мистера Троя, повторила его последние слова. — Итак, подозрение падает на мою приемную дочь, и только на нее. Отчего же только на нее?

— Может быть, ваша милость собирается обвинить в присвоении банкноты священника церкви Святой Анны? Или собственных родственников? Или людей своего круга? — осведомился мистер Трой. — На слуг, если верить показаниям мистера Моуди, не падает и тени подозрения. Кто, скажите, держал в руках письмо, когда оно еще не было запечатано, и находился при этом без свидетелей в комнате, и знал о вложенной в письмо банкноте? Ваша милость, я предоставляю вам ответить на все эти вопросы.

— Изабелла Миллер так же не способна украсть, как я сама, — вот вам мой ответ, мистер Трой.

Адвокат безропотно поклонился и собрался уходить.

— Следует ли это великодушное заявление вашей милости понимать так, что с поисками банкноты покончено? — спросил он.

Леди Лидьяр достойно приняла прозвучавший в вопросе вызов.

— Нет, — сказала она. — О пропаже банкноты известно за пределами моего дома. Кто-то вслед за вами может заподозрить в краже невинную девушку. Ради ее собственной репутации — незапятнанной, мистер Трой, репутации! — Изабелла должна знать о случившемся, должна иметь шанс оправдаться. Она в соседней комнате. Моуди, позовите ее.

Мужество изменило Роберту. При мысли о том, какое страшное испытание ждет Изабеллу, он содрогнулся.

— Ах, миледи! — взмолился он. — Подумайте еще раз, прежде чем говорить ей, что ее подозревают в краже! Пусть лучше это останется тайной для нее, не то сердце бедняжки разорвется от позора!

— Останется тайной, когда обо всем известно священнику и его жене? — возразила леди Лидьяр. — Думаете, они оставят это дело в покое, даже если бы я согласилась его замолчать? Мне придется теперь писать к ним — а ведь после того, что произошло, я не могу писать анонимно. Поставьте себя на место Изабеллы и признайтесь: стали бы вы благодарить того, кто, зная, что на вас лежит позорное подозрение, скрыл бы его от вас? Ступайте, Моуди! Чем дольше мы тянем, тем тяжелее будет сказать правду.

С поникшей головой, с невыносимым страданием на челе Моуди повиновался. Медленно, словно все еще надеясь уклониться от возложенной на него обязанности, он направился во внутренние покои. Пройдя по коридорчику, он остановился перед занавеской, скрывающей вход в будуар, и заглянул внутрь.

При виде открывшейся ему сцены сердце Моуди сжалось.

Изабелла играла с собакой. Одним из бесчисленных достоинств Тобби считалось его умение играть в «Ну-ка отыщи». Сначала, чтобы он не видел происходящего, на голову ему набрасывали шаль или носовой платок; потом где-нибудь за шкафом или под кроватью прятали любую небольшую вещицу — блокнот, кошелек, сигарную коробку, словом, что подвернется под руку, — а Тобби должен был отыскать ее по запаху. Пес прямо-таки ожил, почувствовав двойное облегчение после приступа и кровопускания. Они с Изабеллой только-только разыгрались, когда из коридорчика появился Моуди, обремененный своей тяжкой миссией.

— Горячо, горячо! Ой, Тобби, сейчас сгоришь! — хохоча и хлопая в ладоши, кричала девушка.

Но вот, случайно обернувшись, она увидела маячившего за занавеской Моуди. По его лицу Изабелла тотчас поняла, что случилось что-то серьезное. Она приблизилась на несколько шагов, не сводя с него тревожного взгляда. От волнения дворецкий не мог выговорить ни слова. Леди Лидьяр и мистер Трой в соседней комнате тоже молчали. В воцарившейся тишине слышно было только, как собака рыщет по комнате, обнюхивая мебель. Роберт взял Изабеллу за руку и повел в гостиную.

— Ради бога, миледи, будьте милосердны, пощадите ее! — прошептал он.

Но адвокат все же услышал.

— Нет, — сказал мистер Трой. — Будьте милосердны — и скажите ей всю правду.

Впрочем, та, к кому он обращался, не нуждалась в его советах. Врожденное благородство ее натуры всколыхнулось, большое сердце изготовилось к любой боли, к любому страданию.

Полуобняв девушку за талию, то поглаживая, то поддерживая ее, леди Лидьяр взяла ответственность на себя и рассказала все без утайки.

От неожиданности бедная Изабелла сперва покачнулась, однако очень скоро с завидным мужеством оправилась и, подняв голову, молча взглянула на мистера Троя. В ее достоинстве, в спокойном сознании собственной невиновности мелькнуло истинное величие. Леди Лидьяр обернулась к мистеру Трою.

— По-вашему, — сказала она, указывая на Изабеллу, — она могла это сделать?

Мистер Трой не ответил. Печальный жизненный опыт, накопленный им за годы службы на адвокатском поприще, подсказывал, что нечистая совесть частенько кроется за маской добродетели, а беззащитная невинность выглядит кругом виноватой, а потому ни в том, ни в другом случае выводы, сделанные на основании внешних признаков, не помогают подобраться к истине. Но леди Лидьяр приняла молчание адвоката за упорствующее жестокосердие бесчувственного человека и, демонстративно отвернувшись от него, протянула руку Изабелле.