— Где он? — сердито перебила леди Лидьяр. — Он-то мне живо все расскажет. Сейчас же зовите его сюда.

Адвокат сделал последнюю попытку еще немного оттянуть объяснение.

— Мистер Моуди сейчас придет, — сказал он. — Он попросил меня подготовить вашу милость…

— Мистер Трой, вы соизволите наконец позвонить в колокольчик или мне сделать это самой?

Моуди явно дожидался за дверью, чтобы адвокат переговорил с ее милостью. Теперь он сам предстал перед хозяйкой, избавив мистера Троя от необходимости звонить. Пока он шел к столу, леди Лидьяр внимательно вглядывалась в его лицо. Ее обычный румянец вдруг поблек. Она не проронила ни слова. Она ждала.

Моуди, тоже без слов, дрожащими руками выложил на стол лист бумаги.

Леди Лидьяр первой нарушила молчание.

— Это мне? — спросила она.

— Да, миледи.

Ни секунды не медля, она взялась за чтение. Адвокат и дворецкий с тревогой следили за ней.

Почерк оказался ее милости незнаком. В послании говорилось:

«Настоящим подтверждаю, что податель сего, мистер Роберт Моуди, передал мне вверенное ему письмо на мое имя с неповрежденной печатью. С сожалением извещаю, что произошла, по всей видимости, какая-то ошибка. Ценное вложение, о котором говорит автор письма, именующий себя „неизвестным другом“, не дошло до меня. В момент получения письма в комнате рядом со мной находилась моя жена, и в случае необходимости она может подтвердить, что никакой пятисотфунтовой банкноты в конверте не оказалось. Поскольку мистер Моуди не уполномочен сообщать, от кого исходило сие благодеяние, мне остается лишь письменно изложить факты и уверить неизвестного доброжелателя, что я в любой момент готов быть к его услугам. Мой домашний адрес приведен в начале письма.

Сэмюел Брэдсток, приходский священник церкви Святой Анны. Динсбери, Лондон».

Леди Лидьяр уронила листок на стол. Как ни доходчиво изъяснялся священник, все же в первый момент смысл прочитанного не дошел до ее милости.

— Бога ради, что все это значит?! — спросила она.

Адвокат и дворецкий переглянулись, видимо, решая, кому говорить первому. Но леди Лидьяр не дала им долго размышлять.

— Моуди, — сурово потребовала она, — я доверила письмо вам и от вас теперь жду ответа.

Темные глаза Моуди сверкнули. Отвечая, он не пытался скрывать, что считает такой тон в обращении с собой оскорбительным.

— Я должен был доставить письмо адресату, — сказал он, — и я его доставил. Я взял его со стола уже запечатанным и передал священнику запечатанным же, о чем у вашей милости имеется его собственноручное свидетельство. Я выполнил ваше поручение; мне нечего объяснять.

Тут мистеру Трою стало понятно, что без его направляющего участия разбирательство вот-вот может приобрести самый нежелательный характер, и, не дожидаясь ответа леди Лидьяр, он тактично вмешался.

— Простите, миледи, — начал он с тем счастливым сочетанием уверенности и учтивости в голосе, секрет которого известен одним лишь адвокатам. — В неприятных делах подобного рода есть только один способ добраться до истины: нужно начать с начала. Вы позволите мне задать вашей милости несколько вопросов?

— К вашим услугам, сэр, — ответила леди Лидьяр, постепенно успокаиваясь под благотворным влиянием мистера Троя.

— Скажите, вы совершенно уверены, что вложили банкноту в письмо? — спросил адвокат.

— Кажется, да, — отвечала леди Лидьяр. — Но как раз в этот момент моей собаке внезапно стало хуже, и я так разволновалась, что не могу утверждать наверняка.

— Был ли кто-нибудь рядом с вами в тот момент, когда вы, как полагаете, вкладывали банкноту в письмо?

— Я находился в комнате рядом с ее милостью, — сказал Моуди, — и могу поклясться: она на моих глазах вложила банкноту вместе с письмом в конверт.

— А конверт запечатала? — спросил мистер Трой.

— Нет, сэр, не успела. Ее милости пришлось срочно выйти к больной собаке в соседнюю комнату.

Мистер Трой снова обратился к леди Лидьяр:

— Ваша милость, а что вы сделали с письмом? Взяли с собой в соседнюю комнату?

— Мне было не до того, мистер Трой. Письмо осталось на столе.

— Как, в открытом конверте?

— Да.

— Долго ли вы пробыли в соседней комнате?

— Не менее получаса.

— Хм, это несколько осложняет дело, — пробормотал мистер Трой, затем, поразмыслив немного, обратился к Моуди: — Кто-нибудь из прислуги знал, что в доме находилась такая крупная банкнота?

— Никто, — отвечал Моуди.

— Стало быть, слуг вы не подозреваете?

— Разумеется, нет, сэр.

— Не было ли в доме рабочих в этот час?

— Нет, сэр.

— Кто мог попасть в гостиную в отсутствие леди Лидьяр?

— Были двое посетителей, сэр.

— Кто именно?

— Племянник ее милости мистер Феликс Суитсэр и достопочтенный Альфред Гардиман.

Мистер Трой укоризненно покачал головой.

— Я же не имел в виду достойных людей с такой безупречной репутацией, — сказал он. — Смешно даже упоминать в этой связи имена мистера Суитсэра и мистера Гардимана. Мой вопрос относился к посторонним лицам, которые могли явиться в дом с позволения ее милости и, таким образом, оказаться в гостиной. Мог зайти, к примеру, сборщик пожертвований или, скажем, приказчик из магазина с образцами каких-нибудь предметов дамского туалета или украшений.

— Насколько мне известно, подобных посетителей в доме не было, — отвечал Моуди.

Мистер Трой прервал на время расспросы и задумчиво прошелся по комнате. Его догадки о вторжении в дом посторонних пока что ничем не подтверждались. Опыт подсказывал ему не тратить времени зря и вернуться к исходному пункту расследования — иными словами, к письму. Теперь, обратившись к леди Лидьяр, он направил свои вопросы в новое русло.

— Ваша милость! По свидетельству мистера Моуди, вы удалились в соседнюю комнату, так и не запечатав письма, — сказал он. — А вернувшись, вы запечатали его?

— Я не могла отойти от больной собаки, — отвечала леди Лидьяр. — Я послала в гостиную Изабеллу Миллер — все равно от нее не было никакой помощи.

Мистер Трой насторожился. Новый подход к делу, кажется, начинал себя оправдывать.

— Если не ошибаюсь, мисс Изабелла Миллер недавно проживает под кровом вашей милости? — спросил он.

— Почти два года, мистер Трой.

— В качестве чтицы и компаньонки вашей милости?

— В качестве моей приемной дочери! — отрезала леди Лидьяр.

Мистер Трой благоразумно принял подчеркнутую резкость тона за предостережение и, временно отступившись от ее милости, перешел к более доскональному опросу дворецкого.