– Здравствуй Леха! Здравствуй соколик! – Саврасыч улыбался так приветливо и тепло, что можно было подумать, будто он встретил, по меньшей мере, старого друга, которого не видел лет пять. – Присаживайся, не стесняйся. Тут тебя не обидят.

Однако подчеркнутая приветливость Саврасыча вора не убаюкала, а только насторожила.

Он достаточно хорошо знал барыгу, чтобы поверить в его дружелюбие. За свое добро Саврасыч мог перегрызть горло любому. Он был жадным до неприличия. Ворочая миллионами, Саврасыч жил в своем крохотном домике как нищий: старая мебель, обои с ржавыми подтеками, давно не крашеный деревянный пол с подгнившими досками и подслеповатые окна с потрескавшимися стеклами. У него даже цепной пес был вечно голодным. Но сам он был не дурак поесть.

– Как поживаешь, Леха? – между тем рассыпался Саврасыч.

– Так себе… – уклончиво ответил Саюшкин.

За столом Саврасыча, кроме Аркаши, сидел еще и Юзек, второй подручный барыги. В отличие от своего тяжеловесного напарника, он был шустрый как хорек. И опасный словно змея. Юзек, у которого была кличка Поляк, пускал в ход нож, не задумываясь.

– Выпьешь? За мое здоровье… – Саврасыч мигнул Аркаше, и тот быстро наполнил рюмку.

Отказаться не было никакой возможности – Саврасыч славился злопамятностью.

Мысленно послав его к бениной маме, Леха выдавил из себя не очень внятные слова, приличествующие моменту, и одним махом опрокинул рюмку себе в рот.

– Закуси, закуси, соколик. Вот маринованные огурчики, селедочка… – Саврасыч гостеприимно предлагал закуски.

Есть совершенно не хотелось, но Саюшкин сделал усилие и проглотил кусочек сельди даже как следует не разжевав. Что задумал Саврасыч? А задумал точно. Похоже, решил Леха, он будет требовать возврат долга. И дернул его черт попросить взаймы именно у Саврасыча!

– Петр Кузьмич! – Леха решил опередить события. – Деньги я отдам. Мамой клянусь! Долг верну… через полмесяца. За мной не заржавеет.

– Верю, дружочек, верю. Ты хороший парень. А вот маму не трогай. Это святое. Тем более что твоя мама уже давно там. – Барыга показал пальцем на потолок. – Царство ей небесное… Что касается долга, то все сроки давно прошли. Согласись, "штука" баксами – это немало. Плюс проценты… сколько там набежало? – Он достал записную книжку. – Где ты тут у меня… Ага, нашел. Еще триста долларов.

– Через полмесяца, – бубнил свое Саюшкин.

– Как скажешь, – милостиво согласился Саврасыч. – Я не возражаю. Полмесяца – это пятнадцать дней. Дай-ка мне калькулятор, – обратился он к Аркаше. – Подсчитаем… Итак, через две недели ты будешь должен… будешь должен… Округляем… Ладно, полста скостим по старой дружбе… Итого две тысячи баксов. Всего-то.

– Что-о!? – возопил Леха. – Петр Кузьмич, у вас калькулятор шалит!

– Это не калькулятор, это ты шалишь, соколик, – снисходительно ухмыльнулся барыга. – Я изменил процентную ставку.

– Вы… вы поставили меня?..

– Вот именно, соколик. Я поставил тебя на "счетчик". – Серые глаза Саврасыча заледенели и даже, как показалось Саюшкину, покрылись инеем.

– Петр Кузьмич! – Леха умоляюще сложил руки на груди. – Пощадите! Где мне найти такую сумму за полмесяца!?

– А это уже твои проблемы, мил человек. Твои. Я не заставлял тебя брать в долг. К тому же, насколько мне известно, денежки у тебя водились. И ты был вполне в состоянии рассчитаться со мной.

– Ну, понимаете…

– Понимаю, понимаю, – перебил Саврасыч вора. – Как не понять. У тебя были более важные расходы, нежели долговые обязательства. Цветочки даме сердца, разные там цирлих-манирлих, столик в кабаке… Понимаю. Но – нехорошо. Я к тебе с дорогой душой, а ты меня не уважаешь.

– Да что вы, Петр Кузьмич! Как я могу!..

– Выходит, можешь. Ладно, побеседовали, перекусили, чем Бог послал, – и баста. Приходи через полмесяца. С деньгами. Понял? С деньгами, соколик. А если нет… – Саврасыч сделал многозначительную паузу; затем продолжил – с нажимом: – Если не отдашь долг с процентами в срок, то тогда будешь разговаривать с ним. – Барыга кивком головы указал на хищно сощурившегося Юзека. – Бывай здоров.

Леха молча встал. Он понимал, что никакие увещевания не помогут. Если он не добудет нужную сумму, через две недели ему конец. В лучшем случае (в лучшем!? бр-р!..) его сделают слугой, практически рабом, обязанным исполнять любые прихоти хозяина, а в худшем… В худшем зарежут как свинью.

– Ты куда? – обеспокоено спросил Тузик, когда Саюшкин подозвал официанта, чтобы расплатиться. – Что-то случилось?

Леха промолчал. Но Тузик не отставал:

– Саврасыч достал? Вот сука… – Он с участием глядел на бледного приятеля. – Пора этого жлоба в расход пустить… вместе с двумя его уродами. Они многим сала за шкуру залили.

Деловые давно на них зубы точат. Оборзел наш Савраска вконец.

– Пока… – Слабо махнув рукой, хмурый Саюшкин направился к выходу.

Он знал, что сочувственные слова Тузика всего лишь базар-вокзал, благие пожелания.

Пусть и из лучших побуждений. Достать Саврасыча слабо не только обиженным на него ворам, но и людям покруче. Барыга был нужен очень многим. За ним стояли большие деньги. А значит… Значит нужно срочно толкать героин. Срочно! Затем рассчитаться с этим кровососом и смываться куда подальше.

Леха выскочил на улицу, не попрощавшись с Шуликой. Мало того, он даже не заметил швейцара. Судьба сделала очередной зигзаг, который мог запросто превратиться в петлю на шее Саюшкина. И нужно было здорово поторопиться, чтобы она не затянулась.

Уличные художники обычно занимали свои места в хорошую погоду. День выдался светлым и теплым, потому Артем, побывав на оперативке, решил пойти на центральную площадь, являющуюся исторической достопримечательностью города.

Вымощенная брусчаткой площадь до недавних пор носила партийную кличку вождя октябрьской революции, а два года назад была переименована в соответствии с духом времени, то есть вернула утраченное в семнадцатом году имя, и стала называться Троицкой. Вокруг нее располагались два музея и разнообразные архитектурные достопримечательности – особняк какого-то графа, купеческие хоромы с лепниной на фасаде и собор. В советские времена на площади обычно снимали фильмы о дореволюционных событиях, а теперь сюда привозили туристов, нередко и зарубежных, чтобы показать им практически нетронутый кусочек царской России.

Удивительно, но железный пролетарский кулак разрушил лишь одну из городских церквей, да и та, в общем, была захудалой, если судить по старым фотографиям из исторического музея. А большой православный собор, главенствующий над площадью, остался нетронутым. Наверное, первые городские большевики в детстве были весьма прилежными учениками местной церковно-приходской школы и прилежно изучали Библию.