Например, весь период палеолита в Европе представлен не более чем сотней опубликованных и документированных черепов, а мезолит представлен не лучше. Определенные выборки по неолиту, особенно в Египте, состоят из нескольких сотен черепов, и то же самое верно для бронзового и железного веков. Ни одна из опубликованных серий не превышает тысячу взрослых единиц одного пола, хотя некоторые из них приближаются к этой цифре.

Скелетный материал людей и околочеловеческих приматов с культурных уровней раннего и среднего палеолита происходит из случайных находок незахороненных ископаемых костей. В Европе неандертальцы сначала хоронили своих мертвецов таким образом, что для антропологов сохранялись целые скелеты. В различные моменты истории появлялась кремация, сбивающая с толку расовых историков; главная мода на этот тормозящий науку обычай появилась во время позднего бронзового века в Европе, и она длилась до железного века.

В нашу эру появилась другая сила, препятствующая использованию скелетного материала, – это практика захоронения тел на христианских и мусульманских кладбищах, которые сохраняются невредимыми по религиозным основаниям. Даже там, где они не являются невредимыми, отсутствие могильной утвари в могилах этих последователей религии откровения делает эти трофеи археологов бесполезными. Единственные сколько-нибудь массовые собрания скелетов христианских времен взяты из средневековых склепов или крипт, особенно в южной Германии и Австрии, и из определенных английских соборов.

С точки зрения статистики наши скелетные материалы находятся в пограничном положении. Немногие из серий достаточно большие, чтобы допустить применение всех статистических коэффициентов современной биометрии. Большинство из них, однако, так ограничены по количеству, что единственные методы, которые кажутся оправданными – это простой подсчет средних величин, простое определение разнообразия и однообразия и неформальное сравнение и обсуждение[22]. Слишком сильная механизация сделала бы эти серии негибкими и уничтожила бы большую часть их интерпретативной ценности. Чтобы компенсировать их статистическую слабость, их использование в качестве контекстного материала для культурной и хронологической плоскостей обеспечивает определенное подтверждение. Любая серия, независимо от ее размера, говорит нам о том, что присутствует, но умалчивает о том, что может присутствовать или что отсутствует. Степень, в которой небольшие серии могут быть ценными для интерпретации, должна зависеть от обстоятельств.

Количество критериев, по которым измеряются черепа, используемые в этом исследовании, варьируют от одного – почти всегда черепного указателя – до пяти тысяч у фон Тёрока. Сочетая и перераспределяя эти серии, я не придерживался четкого правила, какие критерии стоит использовать, а какие исключать, а использовал казавшееся разумным количество, особо уделяя внимание тем из них, которые имеют параллели у современных людей. Например, я обычно принимал три главных измерения свода черепа – глабелло-затылочную длину, наибольший бипариетальный диаметр и высоту базион-брегма; обычные длины окружностей и дуги черепного свода; наименьшая и наибольшая ширины лба и скуловые диаметры; межорбитальное и биорбитальное расстояния и высоту и ширину орбит; высоту и ширину носовой кости, диаметры нёба и большого седалищного отверстия; высота лица от назиона до альвеона; главные размеры нижней челюсти – такие как высота подбородка, ширина восходящей ветви и двухмыщелковый и бигониальный диаметры. Для остального скелета я практически везде использовал наибольшие длины главных костей – таких как бедро, большая берцовая кость, малоберцовая кость, плечевая кость, лучевая кость и локтевая кость, почти полностью для единственной цели вычисления роста, используя формулу Пирсона[23].

Другими словами, я использовал то, что смог найти, таким образом, чтобы извлечь максимум полезной информации; я не занимался методами или процедурами, слабо затрагивающими данную проблему. Меня мало заботили технические расхождения из-за различий в методологии измерения; там, где это было возможно, я следовал методам, проверенным Морантом, и, где это возможно, я делал допущения для таких легко обнаружимых различий. Однако я не думаю, что технические отличия в краниологическом материале столь важны, чтобы создавать заметную разницу в моих выводах – как частных, так и общих. Использование материала велось так широко, что такие детали неважны. Краниология – это более точная наука, чем измерение живых людей; когда мы подойдем к более поздним главам, нас может коснуться вопрос методов, но пока что он относительно неважен.

Глава вторая

Белые люди плейстоцена 1. Представляя Homo sapiens

Человек – в таком виде, в каком он известен нам по изучению современных рас, – произошел от одного или нескольких видов одного биологического рода, выделившегося из группы родов приматов Старого Света, которые ранее в физическом и, следовательно, культурном отношении сделали первые шаги по направлению к человеку. Члены некоторых этих родов обнаружили, что они могут резать острым, гладким лезвием, образующимся, когда раскалывается кремень; они научились использовать огонь и обсуждали эти и другие вопросы со своими товарищами при помощи речи. Но все из них, включая тех, кому суждено было принять участие в формировании современного вида Homo sapiens, как и меньшие человекоподобные приматы и другие животные, в своем существовании оставались зависимыми от природных пищевых ресурсов.

Из всех этих параллельных форм только человек сумел освободиться от природных ограничений – пищи и климата – при помощи нескольких различных способов. Одним из них было изобретение теплой одежды, которая позволила ему с удобством охотиться на многочисленных млекопитающих арктического и умеренного климата, чья плоть была богаче жирами, чем мясо тропических жертв. Но это не стало бо́льшим преимуществом, чем развитие меха у животных, на которых он охотился. Другим было открытие принципов разведения животных и растений и обретение знания о том, как управлять этим разведением. Этот второй шаг, который Чайлд называет первой революцией, естественно, произвел земледелие и животноводство, и из этой двойной экономики развились цивилизации древнего и современного миров.

Эти два первичных шага, которые не были ни в каком смысле последовательными, хотя первый из них был, без сомнения, более древним, и которые не имели обязательной связи друг с другом, произвели различные эффекты с далеко идущими последствиями. Первый из них позволил человеку использовать земли, которые не могли поддерживать существование приматов, а также дал возможность перейти из Старого Света в Америку через арктический барьер. Второй сделал возможным интенсивное использование более благоприятных областей, подходивших для сельского хозяйства и разведения скота, а также увеличение населения, ставшее возможным благодаря последовательному изобилию пищевых ресурсов. Далее, эти два шага позволили человеческому роду сильно умножиться и занять все главные соединяющиеся области Земли, не покрытые льдами или безводными пустынями и не отделенные от континентов двух полушарий обширными водными пространствами.

Задолго до того, как были предприняты эти шаги, большинство из родов и видов приматов, которые ранее также использовали речь, кремень и огонь, выбыли из состязания. Возможно, последним из исчезнувших был неандерталец (Homo neanderthalensis), который вымер как таковой в Европе, если также и не в других местах, во время последнего ледникового периода.