Что до Ранульфа, то он до сих пор жив. Коль чувствовал это. Он использует принцессу как приманку, чтобы король Норсекса сам явился к нему, и тогда наконец акт мести свершится и справедливость будет восстановлена.

За две зимы до этого

– Мне показалось, вы сказали, что принцесса… ждет ребенка…

Лежа на постели, Изабел желала провалиться сквозь землю, причем вместе со всеми обитателями женских покоев, – тогда все, что они сейчас здесь услышали, возможно, забылось бы навсегда.

Врач повторил то, что уже сказал прежде, но уже громче:

– Ребенок появится на свет перед первыми заморозками.

– Ш-ш! – остановила его Бертильда, а принцесса заткнула уши. Вне всяких сомнений, в коридоре возле двери сейчас напряженно застыли любопытные слуги, ловя каждое слово доктора, и им уже не терпится как можно быстрее разнести по замку новость о таинственном недомогании госпожи.

Изабел зарылась лицом в подушки. У ее позора и так слишком много свидетелей.

– О чем он говорит, крошка? – Ранульф наклонился к ней ближе. – Скажи мне, что это неправда!

Из угла комнаты донеслись рыдания Бертильды, и Изабел стиснула колени руками, как будто держала в них свое сердце, пытаясь не допустить, чтобы оно разбилось на части.

– Проклятый датчанин! Это все он! – вне себя от гнева вскричал Ранульф.

– Нет! – прошептала Изабел и зарылась головой в подушку.

Ее ангел никогда бы не сделал с ней ничего подобного. Она перебирала в памяти каждое мгновение, проведенное с ним. Несмотря на то что некоторые моменты напрочь выпали из ее памяти, она не сомневалась в том, что датчанин спас ей жизнь, и не более того.

– Как ты смеешь защищать его? – услышала Изабел гневный голос брата.

Вне себя от бешенства, Ранульф вытащил ее из постели и заставил опуститься перед ним на колени.

Боже, ну чего он от нее хочет? Ей нужно просто отдохнуть немного в тишине и покое – и она непременно поправится. Горючие слезы жгли Изабел глаза; ее мысли лихорадочно метались, ища разумное объяснение случившемуся. Увы, ответа никак не находилось.

Норманн – человек с севера – приходил сюда, а потом ушел, и теперь она необъяснимым образом оказалась в положении. Тем не менее принцесса непоколебимо верила в невиновность датчанина.

– Полагаю, ты не считаешь это непорочным зачатием? – раздраженно проговорил Ранульф.

Изабел смутилась; в глазах брата она читала гнев, нежность… и горькое разочарование.

– Наивное дитя, ты сама освободила его!

Слезы наполнили глаза Изабел, и тут Бертильда, подойдя к ним, взмолилась:

– Мой господин, прошу вас, – прошептала она, стиснув руки. – Дитя и так наказано.

Ранульф опустился перед Изабел на колени. Ее сводный брат, гордость отца и всего их древнего рода! Его золотистые волосы блестели в лучах предзакатного солнца.

– Разве о такой судьбе я мечтал для тебя, сестра? – Он погладил Изабел по щеке.

Принцесса не могла поднять на него глаза, поэтому, Повернувшись к брату спиной, обхватила себя за плечи.

– Сестра! – Ранульф осторожно дотронулся до нее, но в ушах у Изабел стояли не его слова, а слова другого мужчины: «Храни тебя Бог!»

С каждой секундой воспоминания о голубоглазом спасителе становились все более смутными; Изабел отчаянно хотелось вспомнить, отчаянно хотелось верить.

Под подушкой она нащупала рукой дорогой ее сердцу сувенир – кусочек ткани, покрытый пятнами его крови, который ей удалось выхватить из огня, когда Бертильда, сжигая одежду викинга, на миг отвернулась.

Это было все, что осталось принцессе на память от него.

– Прошу вас, не надо так на меня смотреть, – спокойно сказал датчанин и подбросил в огонь несколько поленьев.

Норманн только что опустил Изабел на кровать, после чего она сразу же схватила подушку и крепко вцепилась в нее руками, внимательно следя за каждым его движением. Что он намерен с ней сделать? Наброситься на нее и разорвать на ней одежду? Или он будет действовать осторожно и медленно, исподволь готовя свое нападение?

Неожиданно датчанин повернулся и, усевшись на корточки возле огня, уперся локтями в колени.

– Я вовсе не чудовище какое-то. – Он резко повернул голову и пристально посмотрел на Изабел; его голос звучал хрипловато, как первый раскат грома перед грозой. – Меня зовут Коль, я сын Торлека. – Принцесса продолжала молчать, и Коль нахмурился: – Кажется, вам это неинтересно…

Коль! Как давно Изабел мечтала узнать его имя! Тогда, но только не сейчас! У чудовищ не бывает имен.

Молчание становилось тягостным; погруженная в темноту комната освещалась только огнем в очаге, и тем не менее сидящий перед Изабел человек почему-то никак не вписывался в тот образ врага, который рисовало ее воображение. Особенно не вязались с образом жестокого, беспощадного воина его длинные ресницы. Видимо, дьяволу пришлось изрядно потрудиться, создавая это лицо, чтобы его обладателю было легче вводить в заблуждение неискушенных, девушек, втираться к ним в доверие, а потом разбивать им сердца.

Коль украдкой оглядывал комнату.

– Ваша спальня, не так ли? – Он улыбнулся, показав белые, ровные зубы. – Я сразу это понял: у комнаты ваш запах.

Принцесса нервно покосилась на Коля, и в ее глазах промелькнуло негодование. У датчанина нет никакого права даже взглядом прикасаться к ее собственности!

Из тканой корзины Коль вынул стиль – остроконечную палочку для письма и стал вертеть хрупкий предмет в пальцах. Потом, снова заглянув в корзину, он вынул оттуда восковую дощечку.

Не далее как вчера Изабел упражнялась в написании короткого стихотворения. Скорее это было даже не стихотворение, а банальная рифмовка, которую она собиралась прочесть своему маленькому сынишке, чтобы рассмешить его и позабавить. Годрику не мешало знать, что младшая дочь Олдрита, принцесса Норсекса, – совсем не такая строгая и не по годам серьезная женщина, какой ее считают многие жители Колдарингтона.

Датчанин провел пальцами по словам, начертанным на дощечке, – эти слова предназначались только для ее сына – и ни для кого больше…

– Положите это на место, – сказала принцесса голосом, который был не громче шелеста тростинки на ветру.

Коль обернулся.

– Как вам будет угодно. – Вернув вещи в корзину, он поднялся и спокойно произнес: – Подойдите сюда.

После этого он шагнул к занавешенной кровати, двигаясь с необычной для такого великана грацией, и, наклонившись, заглянул под балдахин.

– Мне нужно хорошенько рассмотреть ваши царапины и обработать их.