— У него с коленом проблемы. Один раз сустав выскочил, да так с тех пор и пляшет. Брендон работает в «Тэллоу констракшн»; продажами занимается. Хромает. Ему бы с тростью ходить, но ты же знаешь, каков он.

— Раньше знал. Теперь — нет.

— Все еще ездит на отцовском «Мустанге».

— Помню, как Рок-старший его купил. Пол-улицы тогда собралось. Еще бы. Машина — зверь.

— Ты еще мечтал угнать его.

Винсент усмехнулся.

— Не угнать, а позаимствовать. Покататься и вернуть.

— Брендон обожает свой «Мустанг». Наверное, видит в нем былые времена. Да ты взгляни на него. Прическа, прикид — он будто в семьдесят восьмом жить остался. Нисколько не изменился. Да и мы — прежние, если по большому счету.

Винсент откупорил пивную банку, но медлил сделать глоток.

— А Марта Мэй — она тоже почти прежняя?

Уок ответил не сразу. Имя «Марта Мэй» из уст Винсента вогнало его в секундный ступор.

— Она адвокат, занимается в основном семейными делами. Живет в Биттеруотере.

— Мне всегда казалось, что вы предназначены друг другу. Знаю, знаю — юность зеленая и все такое; да только ты так на нее смотрел, Уок…

— Примерно так же, как ты смотрел на Стар.

Ресивер зазевался, мяч упал и запрыгал к воротам. Брендон Рок вскочил и со скоростью, удивительной для хромого, ринулся на поле. Сгреб мяч, но не ресиверу бросил, а квотербеку. Тот поймал его на лету.

— Мастерства не растерял — по крайней мере, в плане бросков, — констатировал Уок.

— По-моему, для него это только в минус.

— К Стар пойдешь?

— Она ведь сказала тебе, что видеть меня не хочет.

Уок нахмурился, Винсент улыбнулся.

— Я ж по тебе как по книге читаю, Уок. И всегда так было. Ты вот выдал, что Стар нужно время; ну не бредятина ли, думаю. Тридцать лет — куда еще-то? Потом рассудил: она права. Иногда за событием стоит слишком много. А у тебя-то с Мартой как?

— Марта… мы больше не общаемся.

— А подробнее?

Уок откупорил вторую банку.

— Ночь после приговора мы провели вместе. Она забеременела.

Винсент пристально смотрел на футбольное поле.

— Отец у нее священник. Да ты знаешь. И про должность его, и про характер.

— Вот же дерьмо.

— Полнейшее.

— Марта мечтала о рукоположении. Хотела пойти по святым отцовским стопам.

Уок откашлялся.

— Короче, он ее заставил… сделать аборт. Для ее же блага. Мы, типа, сосунки, куда нам… Только, знаешь, некоторые вещи — они… через них не перешагнуть. Ладно бы сам преподобный Мэй; его взгляды я еще стерпел бы. Но Марта! Она смотрела на меня, а видела собственную ошибку.

— А ты что в ней видел?

— Я-то? Я видел в ней всё. Целую жизнь — такую, как у моих родителей: пятьдесят три года душа в душу, сын, дом, общая судьба…

— Марта замужем?

Уок пожал плечами.

— Шесть лет назад я отправил ей письмо. Перед Рождеством. Вытащил, знаешь, старые снимки; раскис. Она не ответила.

— Еще есть время все уладить.

— То же самое касается тебя.

Винсент поднялся.

— Я, Уок, на тридцать лет с улаживанием опоздал.

* * *

Бар находился в Сан-Луисе: проехать немножко по хайвею, мимо непаханых равнин, и свернуть к Алтанон-Вэлли.

Автомобиль — старый «Джип Команч» — Стар одолжила у Милтона. Климат-контроль не работал, и Дачесс и Робин высунулись в открытые окна, словно пара щенят. Им совсем не улыбалось тащиться поздно вечером с матерью, но делать было нечего. В последнее время такие поездки случались каждый месяц.

Дачесс взяла с собой домашнее задание — проект с семейным древом; все боялась растерять листы, прижимала их к груди как могла крепко, идя парковкой вслед за Стар. Мать проскользнула между двумя пикапами, открыла дверь. Она несла футляр с гитарой. Джинсовые шорты-обрезки оголяли ползадницы, топ был с большим декольте.

— Зря ты это напялила.

— Ничего ты не понимаешь.

Дачесс выругалась вполголоса, но мать услышала, обернулась.

— Очень тебя прошу: не вмешивайся. Следи за братом и не создавай мне проблем.

Дачесс повела Робина к самой дальней кабинке. Подтолкнула на диванчик, сама уселась с краю: она будет защитой, стеной. Потому что в подобных заведениях ее брату не место. Стар принесла им по стакану содовой. Дачесс разложила на столе свои бумаги. Для Робина был припасен чистый лист. Дачесс не забыла и его пенал, и теперь достала оттуда карандаши.

— А мама будет петь песню про мост? — спросил Робин.

— Она всегда ее поет.

— Мне эта песня очень нравится. А ты будешь петь с мамой?

— Нет.

— Хорошо. Потому что мама тогда расплачется, а я на это смотреть не могу.

Дым над переполненными пепельницами, панели и мебель из темной древесины, над барной стойкой гирлянда треугольных флажков. В меру темно. Дачесс расслышала смех. Понятно. Мать пьет с какими-то двумя типами. Не может настроиться, пока не употребит пару опрокидышей.

На столе стояла пиала с орешками. Робин потянулся к ней, Дачесс перехватила его ручонку.

— Не трогай. Знаешь, какими лапами сюда лазают? Прямо после сортира.

Она уставилась в свой проект. Для отца было оставлено место — слишком много места, несколько длинных незаполненных «веток». Накануне отвечала Кэссиди Эванс. Изложила свою родословную, показала плакат. Извилистая, вся из себя благородная ветвь тянулась к Кэссиди аж от самого Дюпона[12]; подача же была столь уверенной, что Дачесс почти чувствовала запах пороха.

— Я тебя зобразил.

— И-зобразил.

Дачесс взглянула на рисунок, улыбнулась.

— Неужели у меня такие здоровенные зубищи?

Она принялась легонько щипать Робина за бока. Он залился смехом столь звонким, что Стар погрозила им обоим: не шумите.

— Расскажи про Билли Блю Рэдли, — попросил Робин.