у Николая. Я бы свалил через день, но Николай очень упрашивал меня не уезжать без него. И я оставался ради боевого товарища. Ему-то тут было хорошо, и девушка его была рада очень. Хотя в этот раз даже ко мне отношение у девушек изменилось, и они поглядывали в мою сторону с интересом, наверное, у меня, быть может, что-то и получилось бы, останься я там подольше.

Еще одно событие того времени, которое запомнилось мне, это наш поход на станцию в тот день, в который мы уходили в армию. Это было на третий день после прибытия. Мы не были уверены, что те ребята запомнили наше пари и придут на станцию в этот день. Но мы пошли, к тому же и повод был: брат Николая уходил в армию, и ему было предписано как раз быть на этой станции, и мы решили проводить салагу. Отец Николая даже выделил нам для этого случая свой «запорожец». И мы доехали до станции, практически долетели. И, что удивительно, ребята не забыли про наше пари и были на станции.

Вся проблема в том, что мы были в офицерской форме с погонами младшего лейтенанта. Но форма у нас была пехотная, без дополнительных знаков отличия. ]Хотя медали и ордена говорили сами за себя. А ребята и тот толстомордый парень, видимо, попали в ВДВ, так как они были в беретах и тельняшках. Но погоны у них были чисты как совесть младенца. Увидев нас, они ошалели и присвистнули.

– Это как же вы за срочку офицеров-то получили?

– Разведка это тебе не хухры-мухры, – сказал с вызовом Николай.

– А что твоя разведка? Где тянули-то? Неужели в Афгане? Или все побрякушки купили?

Толстомордый явно нарывался. Мы тогда знали, что их в войсках дяди Васи хорошо готовили. Но отличие было в том, как я уже говорил, что нас готовили убивать, а их готовили драться. А это совсем два разных искусства. Может быть, если бы толстомордый не сильно выпендривался, то Николай остался бы в деревне, может, даже я один бы уехал в училище. Но этот толстомордый парень, имя которого я так и не узнал, второй раз предопределил наше будущее. Хотя во второй раз это обошлось ему в пару ребер и сломанную руку, как нам потом рассказывал участковый, который нас отвез в тюрьму. Ну, в общем, по порядку: их было четверо, нас двое. Они служили в ВДВ, мы были на войне. Поэтому как только мы поняли, что драки не избежать, мы вырубили их так, как нас учили. Четыре движения, четыре попадания. Я сломал коленную чашечку одному и руку второму. Николай ударил дважды, и два мешка с мясом осели на платформе. Мы перетащили их с платформы подальше и проводили брата Николая. А на следующий день за нами приехал наряд, который запихнул нас в “«козлика”» и отвез в тюрьму. Ну точней, в районный КПЗ, где нам выделили по отдельной камере. Просидели мы, правда, недолго, наверное, меньше суток. Потом у меня был долгий, практически душевный разговор с Майором Петренко Василием Николаевичем.

– Ну что же ты, Виктор, наделал? Герой ведь, медали вот какие у тебя, как же ты так?

– Я не знаю, как так вышло. Просто они нарывались, и пришлось им вдарить.

– Вы из четырех человек сделали четырех инвалидов, трое в больнице, видимо, надолго, один дома лежит.

– Ну простите, нас так научили.

– Да, понимаю, вы ведь в разведке в Афгане были?

– Да.

– Ну короче у вас теперь выбор небольшой: либо вы этапом сейчас пересыпаетесь в академию, где проходите дополнительное обучение, и уже из армии никуда не уходите, либо по этапу так же, но чуть северней и на дольше. Это предложение действует только в течение одних суток, и то благодаря вашей характеристике.

– Я согласен.

– Ишь ты какой быстрый, ты прямо обрадовался, как я посмотрю? А твой друг вот расстроился, хотя тоже не сильно. Но я вынужден вас этапировать в любом случае, в Москву поедете почтовым вагоном под охраной.

– Да мне побоку.

– Да мне тоже, но хочу я в Москву съездить, жена сапоги просит. А тут вы мне как манна небесная.

Вот так мы и попали в Мытищенскую военную академию внешней разведки. Нас таких, которые, понюхав пороха, попали в это образовательное учреждение, было на целую группу. Видимо, тут отцы-командиры понимали, что к чему, и не ставили нас рядом с людьми без боевого опыта. И преподавательский состав у нас отличался от общего потока. Нам читали практики, это были и деды с Великой Отечественной, и ветераны корейской и вьетнамских войн. И каждый читал свою дисциплину и рассказывал свои истории. Нашим командиром был Савченко Василий Дмитрич, полковник КГБ. Он вел нашу группу. Он рассказывал, чем мы отличаемся от других:

– Вам уже не нужно вдалбливать понятие важности исполнения приказа, вы уже понимаете ценность человеческой жизни. В общем, то, на что в других группах уходят годы шлифовки и отбора, вы уже прошли. Поэтому у вас и программа много короче.

Программа, может, была и короче, но она была очень насыщенной, мы занимались с утра до поздней ночи. А у меня еще были дополнительные языковые занятия. Полученные в той академии знания мне потом реально были очень полезны и на службе, и после нее. Я тогда освоил много теоретических знаний по поводу психотипов людей, из кого можно сложить нормальную команду, а кого нужно выкидывать. Разведчик это в первую очередь психолог, а уже во вторую это боец. Нас учили таким вещам, о которых лучше и не знать большинству граждан. Я до сих пор, по идее, личность, которой нельзя выезжать за границу, так как я являюсь носителем таких тайн, за которые надо было бы убить. Я вот помню одного нашего преподавателя, Пожарова Петра Алексеевича, который каждую свою лекцию начинал с фразы:

– То, что я жив, это просто чудо и халатность наших спецслужб, но зато у меня есть возможность делиться с вами знаниями. Вот я и думаю: стоит мне уйти из академии и все, не будет больше Петра на этой планете. Ну я бы точно бы себя приговорил бы.

Его лекции были самыми интересными с точки зрения художественного исполнения. Он не читал предмет, он рассказывал о своей жизни, обычно ему давали по два академических часа, которые он тратил без перерыва. Никто и не думал даже уходить на перемену или выходить в туалет, так интересны были его рассказы. История жизни