Учиться-то нравилось, но, скажем прямо, не по всем предметам. В некотором роде школьная история всё-таки повторилась. Как и тогда, Нонна с увлечением занималась теми дисциплинами, которые ей нравились и вызывали интерес (как уроки литературы в школьные годы). А вот к нелюбимым предметам, как в детстве к математике, отношение было прямо противоположным.

Замечательно обстояло дело с так называемыми специальными предметами, к числу которых относились прежде всего мастерство киноактёра, пение и художественное слово, акробатика, танец и пантомима. По большинству из них молодая студентка получала только отличные оценки. Но вот принудить себя заниматься предметами по тогдашней терминологии «общеобразовательными» — типа истории искусств, истории театра и кино, политэкономией — никак не получалось. Здесь одного дарования было мало, а требовалась систематическая, упорная работа. Требовались нередко и базовые школьные знания, с которыми у выпускницы послевоенной средней школы было туговато.

Особую неприязнь почему-то вызывала история искусств. Даже сама преподавательница, сухопарая брюнетка, начала вызывать антипатию. Нонне было попросту скучно слушать сопровождавшиеся показом диапозитивов лекции о памятниках древней архитектуры. Вроде бы и понимала умом, что Колизей с Парфеноном — сокровищница мировой культуры, а вот почему-то не впечатляли каменные развалины, поросшие мхом и кустами. Может, потому, что руины всемирных шедевров слишком напоминали военные годы, когда уж чего-чего, а всяческих развалин и разрушений пришлось насмотреться вдоволь. Тянуло к чему-то более красивому и современному. Например, мечталось хотя бы побывать, не говоря уже о том, чтобы жить, в высотных зданиях, возведённых по приказу Иосифа Виссарионовича и преобразивших прежний облик Москвы. А собственно, почему и не пожить бы в таком доме? Чуть освоившись со столицей, Нонна уже мечтала о комнате в одной из высоток. Понимала, что от мечты до свершения — дистанция огромного размера, но вот поди ж ты…

В реальности же даже с общежитием не сразу всё получилось. Некоторое время пришлось снимать угол на частных квартирах. А тут ещё один неприятный сюрприз подвернулся. Собственно, не такой уж и сюрприз. Понимала ведь, что пренебрежение общеобразовательными предметами, которые окрестила «околовсяческими», до добра не доведёт, но всё время думалось: авось пронесёт. Не пронесло… Педагоги поначалу терпели, делая скидку на сложности адаптации в новых условиях, в большом городе, а главное — на старательность в усвоении предметов специальных. Но затем и у них терпение иссякло. Посыпались одна за другой двойки. Когда в зачётке набралось шесть этих, напоминающих «гусей-лебедей» цифр, Мордюкову как неуспевающую лишили хлебной карточки. Хоть ты в гроб ложись с голодухи. Был даже случай, о котором позже вспоминала со стыдом: стащила булку хлеба у квартирной хозяйки, настолько хотелось есть. А тут ещё встал вопрос об исключении из института за неуспеваемость. Вызвали на общее собрание, ругали и даже заявили, что уже отчислена. Но всё-таки судьба смилостивилась. Несомненный актёрский дар, который распознали педагоги и на который возлагали большие надежды, помог Нонне и на этот раз. Исключать из института её передумали. Заставили только пересдать экзамены и зачёты по нелюбимым предметам. Кое-как пересдала. Через некоторое время вернули хлебную карточку, и, как выражались в то время с высоких трибун, жить стало веселее.

Написала домой о трудностях студенческой жизни. Но мать, не в силах помочь дочери чем-то материальным (тут хоть бы остальных детей на ноги поднять), сочла для ответа наиболее подходящим строгий тон нравоучения. Привела в пример Владимира Ильича Ленина, который, дескать, тоже голодал во время гражданской войны, на одном кипятке с сухарями порой сидел, а сколько работы тянул на плечах, обо всей огромной стране заботился… Кто знает, подействовал ли воодушевляюще «ленинский пример» или просто осознавала Нонна, что рассчитывать может только на собственные силы, на выработанное за время войны терпение, но жаловаться в письмах домой стала меньше.

Голод — голодом, а тут ещё в общежитии на станции Лосиноостровской, в которое всё-таки удалось устроиться, холодина. Не топят почти. Оттого зимой случалось до трёх градусов ниже нуля в комнатах. Вот и позанимайся в таких условиях. Может, потому и нравился требовавший владения основами акробатики и танца предмет «сценическое движение», что во время занятий хоть согреться можно было. Тут уж физически сильная девушка была на самом лучшем счету у педагога. Преподавателя приглашали вести занятия по совместительству, а вообще-то он работал в физкультурном институте. Однажды предложил Нонне: мол, зачем тебе это актёрство, переходи лучше в наш вуз, сделаем из тебя классную спортсменку, будешь медали на чемпионатах брать!

Как бы не так, только и подумала в ответ. Акробатика — занятие интересное, но и только. А вот душа лежит совсем к другим делам. Представляла себя в различных ролях, а время от времени уже играла в учебных этюдах того или иного полюбившегося персонажа. Нравилась толстовская Катюша Маслова, хотелось испытать себя в образе Катерины из островской «Грозы». А Берта Кузьминична из спектакля «Двадцать лет спустя» по Михаилу Светлову, автору знаменитой «Гренады» (кстати, спустя несколько лет Борис Бибиков поставил-таки этот спектакль в одном из театров).

В общаге, несмотря на голод и холод, жили весело. Правила здешние сформировались не одним уже поколением студентов, а старшекурсники заботливо преподавали их новичкам. Сложились в общежитии свои группы друзей и подруг, где делились на всех и радость, и горе. Гуртовались вместе, выражаясь по-кубански.

Часто бывало такое, что приходили в общежитие и находили здесь ночлег и приют (нелегально, так сказать) те, кто уже и ВГИК-то закончил, но по каким-то причинам не мог найти себе другое жильё. Вот и тянула привычка на прежнее место обитания. Вахтёры тоже не всегда разберутся, кто уже не имеет права приходить. А то и посмотрят на нарушителя сквозь пальцы: дело-то житейское, всякому нужно как-то выживать.

Стоит в комнатах по шесть кроватей и шесть тумбочек. Но хоть одну свободную койку найти несложно: кто-то в отъезде, у кого-то другие дела. Ночуй, выпускник, а за это делись опытом недавней учёбы!

Питались чаще всего тоже вскладчину. Хорошо тем, кто мог из дома продуктов привезти. А если нет такой возможности? Купит, например, соседка по комнате (занимается на факультете, где на театральных художников учат) на последние гроши кусок хлеба, немного сахара, одну папироску из пачки «Беломорканала» — вот и завтрак готов на несколько человек! И при всём при том любили «жить красиво» — хоть один цветок, но стоит в банке на чьей-то тумбочке. А утром, перед тем как съесть свой кусочек хлеба, ещё и гимнастику сделаешь, холодной водой оботрёшься. Потом вроде бы и холод не так ощущается.

Студенческая демократия? Так, да не совсем. Были, были у кое-кого привилегии. И не столько по таланту или успеваемости, как по принадлежности к партии. Среди студентов почти сразу начали списки составлять: кто собирается подать заявление на вступление в ВКП(б)? Понятное дело, что кого примут, то сначала кандидатом, с испытательным сроком. Некоторые, кто пошустрее да посмекалистее, быстро оценили, в чём преимущество студента-партийца. Даже те из них, кто успеваемостью не блистал, а потому рассматривался в числе кандидатов на отчисление из вуза, почему-то оставались студентами, их особо не трогали. Зато если вдруг освободится койка или комната в общежитии, то при прочих равных условиях её обязательно отдадут студентам-коммунистам. Да и только ли студенты стремились ухватить хоть кусочек благ? Были и педагоги, даже уже убелённые сединами артисты, которые вступали в партию, чтобы им актёрскую категорию повысили.