У Кэтлин не было плаща, и Эдуард накрыл ей колени легкой меховой накидкой, потом, заметив, что она все еще вздрагивает, накинул на плечи свой плащ.

— Совсем не хочется, чтобы вы простыли, — заявил он.

Кэтлин ощущала себя в каком-то нереальном мире. Рука Эдуарда под накидкой держала ее руку уже с четверть часа, и она не делала попыток освободиться. Их бессвязный разговор наконец умолк, они тихо сидели в ожидании уже близкого рассвета.

Он спросил, понравилась ли ей вечеринка графа, и, казалось, был искренне удивлен, услышав, что совсем не понравилась.

— Я там никого не знала… — начала она несколько патетически, словно нуждаясь в поддержке.

— Вам бы понравилось больше, если бы я был там?

— Я… да. Мне бы это понравилось много больше.

Он улыбнулся ей особенно нежно, но и в этом было что-то потаенное.

— Вы вся как на ладони, моя малышка. Но не надо путать очарование Венеции с жизненными ценностями. Этого всего, — он обвел рукой спящий канал, — достаточно, чтобы свести с ума любую девушку, особенно родом из Англии, где климат совсем другой, а мужчины куда практичнее. Здесь же, в Италии, постоянно сияет солнце и вот такие дивные ночи. Но существующие жизненные принципы не слишком отличаются ни в Англии, ни во Франции. Мужчины и женщины встречаются, влюбляются, хотят видеться больше и чаще…

Она почувствовала сердцебиение и странное стеснение в глубине души, как будто готовилась к разочарованию. Кэтлин понимала или думала, что понимает, то, что он никак не решится сказать ей.

— Мужчины, подобные Паоло, любят инстинктивно, с ними надо быть осторожнее. Не думаю, что он сам вас привлекает, — но, может быть, его титул, семейство? Вы не похожи на Арлетт, вы обеспечены, значит, можете держать себя с ними на равных, но не позволяйте ни ему, ни его сестре — что бы они ни говорили — никоим образом влиять на вас. Я бы хотел, чтобы вы поняли это для вашего же блага.

— Вы прекрасно знаете, — голос Кэтлин звучал несколько натянуто, — что я ни в малейшей степени не интересуюсь графом Паоло. Я приехала сюда с целью найти сестру, и, пока не достигну желаемого результата, не прекращу поиски.

Эдуард опять усмехнулся, в темноте было не разобрать его лица, сверкнули лишь белые зубы.

— Но есть мужчины, подобные мне. — Он выпростал ее руку из-под покрывала и стал рассматривать при свете луны. — У вас такие маленькие красивые руки, такие ухоженные… — И он нежно прикоснулся губами к ее руке, пока гондольер приостановился на минутку, настраивая гитару, а сердце Кэтлин так и подпрыгнуло. — Так вот мы еще более непредсказуемы, чем все Паоло этого мира. Они не всегда понимают сами себя… я намного старше вас, Кэтлин.

— Мне двадцать два, — напомнила она.

— Замечательный возраст, — рассмеялся Эдуард, — возраст, когда многие девушки выходят замуж и заводят собственные семьи. А мне тридцать семь… на пятнадцать лет больше, чем вам! А по жизненному опыту я, наверное, старше лет на сто! — Он вдруг притих и странно помрачнел. — Кэтлин, я хочу, чтобы по возвращении в Англию вы не испытывали страданий; вы должны вспоминать лишь волшебство Венеции, и ничего больше!

— Что вы имеете в виду? — спросила она слабым голосом.

Он лишь беспомощно пожал плечами.

— Что я имею в виду? Я и сам толком не понимаю… — Он отдал приказание гондольеру, тот развернулся и повез их обратно, а Эдуард, обхватив ее за плечи, легонько привлек к себе. Ей показалось, что он хитро улыбался. — Если вы решитесь набраться опыта, ну что ж, я достаточно квалифицирован, чтобы пополнить ваш багаж, несмотря на свои преклонные годы. Паоло, может, и ближе вам по возрасту, но не он будет первым, кто поцелует вас на венецианском канале… или где-то еще!

И пока гондольер — несомненно поднаторевший в подобных ситуациях — делал вид, что изучает блики света на воде, Морок наклонился и приблизил губы к лицу Кэтлин. Ее целовали прежде — раз-другой, довольно неуклюже, однажды на танцах, потом хозяин книжного магазинчика (кстати, она быстро поставила его на место), но и в самых ярких мечтаниях не представляла она, сколь привлекателен может быть поцелуй понравившегося мужчины или каким открытием явится прикосновение плотно прижатой чисто выбритой мужской щеки.

Был момент, когда ей захотелось воспротивиться, словно неожиданный прилив чувств смял ее, угрожая безопасности… безопасности юности… Но он крепко прижал ее, и она, легко вздохнув, забыла обо всем на свете.

Поцелуй был недолог, и когда Морок взглянул на нее, то увидел широко распахнутые глаза. Он легонько погладил ее по щеке.

— Вы очаровательны, кажется, наш опыт удался. Однако пора возвращаться в отель!

Он поцеловал ее в глаза, которые захлестнули прядки волос, и приказал гондольеру поторопиться.

— Уже поздно, а вы еще не спите! Простите меня, Кэтлин, за то, что я так беспечно вас задержал! — И хотя он говорил ровным тоном, в нем ощущалась нотка напряжения, которая его выдавала. — Наверняка на родине в Англии вы бы давным-давно были в постели.

— Так я же не в Англии, — с радостным смехом отозвалась она, — мы в Италии.

Он вновь смягчился, взял ее за руку и крепко пожал.

— У меня не было на это права, Кэтлин, — сухо признался он, — но не стоит так пугаться. Это ведь было в первый раз, да? — несколько резко спросил он.

Она решила отвечать прямо.

— Это было впервые, потому что именно сейчас я поняла значение случившегося.

— То есть?

— Ну, тогда были просто молодые люди, вежливо прощавшиеся после танцев. Это ничего не значило.

— Я не из тех, с кем вам следует делиться подобными сведениями, — заметил он сухо.

— Ну, вы же понимаете… это в Италии обычная вещь? Все это — часть того волшебства, о котором вы только что толковали?

— А что же еще? — Резкость сказанного смягчилась, когда он погладил ее по щеке. — Милая, вы пытаетесь быть серьезной, а сейчас для этого не время. Наступил час, когда люди должны быть в согласии с самими собой, но не с другими. — Он взглянул на темно-синий бархат небосвода, уже слегка бледнеющий с приближением рассвета; далеко на горизонте стала расширяться золотая полоска с пламенеюще-розовыми и оранжевыми краями — через четверть часа удивительное венецианское сияние вступит в силу и жаркое солнце зальет все уголки каналов. — Рассвет для размышлений, а не для обязательств, — заключил он.

Эдуард доставил ее в отель, а она неожиданно удивилась самой себе — тому, что ни разу не поинтересовалась, а где же живет он сам. Может, он тоже жил в отеле, а может, на квартире.

— Наш прежний план более не существует, — улыбаясь, тихо говорил он в предрассветный час. — Теперь вы, если будете умницей, проспите до полудня, а не то у вас будут круги под глазами в то время, как вам захочется быть во всей красе. Но обещаю вам позвонить вскоре после завтрака, если не возражаете. — Эти формальности иногда напоминали ей о его непростом происхождении, и хотя он был больше итальянцем — она была рада, что он лишен многословия и театральности, французские корни (в частности, нормандские) придавали ему некое очарование в сочетании со здравым смыслом.