Она предостерегающе хмурится и ведет меня в другую дверь, в курятник.

– Здесь у нас курицы. – Те клюют что-то у нас под ногами, она берет еще одну горсть корма из ведра и кидает им. – Там у нас козы, – и она указывает на их загон.

И в этот момент я замечаю их. Они пробираются между курицами и козами, как зловещие призраки. Они все одинакового цвета: черные с белыми вкраплениями. Одинакового цвета с Бамби. Они все двигаются резвой рысью, в них бурлит дикая, неприрученная энергия. Я привыкла видеть котов в интернете, там они толстые, балованные. Я никогда не видела их такими: жилистыми, дикими, активными.

Она видит, что я их заметила, и делает жест рукой, чтобы я следовала за ней в курятник. Это узкое помещение, заполненное белыми, похожими на космические отсеками для высиживания яиц, и они забиты яйцами, а вся комната кишит котами. Такое ощущение, что они везде: и на потолке, и под ногами. Все свободные поверхности, все полочки заняты кошками и котятами. И все они одного и того же пятнистого окраса, и все пищат, как мышата.

– По идее, они должны крыс ловить. – Твоя мать скрещивает руки.

– Их же здесь больше сотни.

– Да, ну что ж, – она отходит от двери, и я делаю шаг назад, – они плодятся как кролики.

Мне становится противно. Ей следовало бы их стерилизовать. Это же жестоко. И жутко – что они все одного цвета, все смотрят одинаковым немигающим взглядом.

– Они не домашние животные, – говорит она. – Их нельзя гладить, особенно котят: мать откажется от них. Они здесь для того, чтобы работать, как и все остальные. Где ты, говоришь, нашла тело?

– Недалеко от… дома вашего сына. – Пока мы выходим, все эти одноцветные коты вьются у нас под ногами, и это похоже на баги в видеоигре.

– Я разберусь. Мусоровоз приезжает раз в неделю. Должен приезжать. Летом он, бывает, пропускает неделю-другую, и мы тонем в помоях.

– Вы собираетесь выбросить кота в мусор?

– Разумеется, нет. – Она улыбается. – У нас над озером есть кладбище домашних животных.

Не знаю, верю ли я, что она изначально собиралась хоронить кота, но верю, что пристыдила ее и заставила передумать.

– Вам стоит стерилизовать котов.

Улыбка исчезает с ее лица.

– И кто за это заплатит?

Мне хочется заметить, что с учетом трактора, квадроциклов, бассейна и мини железной дороги здесь явно нет проблем с деньгами. Но я отчетливо понимаю, что, ведя подобные разговоры, хожу по тонкому льду. Мне нужно найти тебя. А потом уже можно звонить в службу защиты животных.

Она ставит ведро на место в маленьком амбаре, и мы возвращаемся к квадроциклу. Она стряхивает невидимую пыль с рук.

– Сегодня у нас лошади и уборка. Полагаю, ты хотела бы начать с лошадей?

Твоя мать заводит меня в сарай рядом с конюшней. Там темно и сыро, а большие потрескавшиеся кожаные седла сложены рядами и накрыты брезентом.

– Здесь такой беспорядок. – Она приподнимает брезент и с усмешкой заглядывает под него. – Ты тут все разложишь. У каждой лошади свое седло и своя уздечка, на всех стоит клеймо с кличкой. – Она показывает на выбитые витиеватым шрифтом тиснения. – Это моя дочь придумала. Правда, мило?

Я шумно вдыхаю.

– Ваша дочь? – По коже у меня бегают мурашки. – Где она?

Она резко отворачивается к двери, и на свету видно, как ее зрачки расширяются и уменьшаются. Она хмурится.

Но теперь я не могу отступить, не могу на этом закончить. Мне нужно разговорить ее. Мне нужно поговорить о тебе:

– Она работала с лошадьми?

– Я предпочитаю работать молча. – Она дает мне понять, что лучше бы молча работала я. Она выбирает седло. – Посадим тебя на Ангелину Вторую.

Интересно, что случилось с Ангелиной Первой. Она перехватывает седло удобнее и кивает на другое для меня.

– А как же Белль Стар?

– Никто не ездит на Белль Стар. – Это звучит очень драматично, по-киношному.

– Если на ней никто не ездит, зачем вы ее держите? – спрашиваю я, не подумав.

В ее глазах мелькает удивление, потом она улыбается.

– Ты задаешь много вопросов. – Пауза. – Мне это не нравится.

Мы ловим лошадей, расчесываем их и запрягаем. Я волнуюсь, но выполняю всю работу механически, потому что руки все помнят. Как работать металлической щеткой, избегая ног, морды и живота. Как проводить рукой по задней стороне ноги лошади и сжимать ее, чтобы она подняла копыто. Когда я собираюсь поднять заднее копыто Ангелины Второй, она сгибает ногу и внезапно брыкается. Я отскакиваю.

Твоя мать смеется:

– Я забыла сказать, что она грешит подобным.

– Есть что-нибудь еще, что мне стоило бы знать? – Я пытаюсь снова, на этот раз осторожнее, но она брыкается еще сильнее.

Твоя мать вновь смеется.

– Ее надо стегнуть. – Она передает мне хлыст.

Ангелина Вторая прекрасно подает копыто. Она умная.

Мы седлаем лошадей и объезжаем двор по границе участка. Тропу не расчищали, поэтому она усыпана упавшими ветками и пестрит ядовитым плющом. В какой-то момент мы проезжаем под поваленным деревом, крона которого висит прямо у нас над головами.

Твоя мать объясняет, что туристическая тропа только одна. По одному склону она тянется вверх до Орлиной скалы, а вниз спускается по другому до реки Кламат.

– Только не говори этого гостям! Им нравится думать, что они каждый день ездят новым маршрутом. Да и в любом случае они никогда не заметят, здесь все выглядит одинаковым.

– А как насчет тропы у дома Джеда?

Она щипает себя за нос.

– О чем ты?

– О том месте, где я нашла кота. Куда ведет та тропа?

– Там нет никакой тропы. – Она говорит так, словно от сказанных слов тропа действительно перестанет существовать. Внезапно я осознаю, что именно с той тропы и нужно начинать поиски.

Ангелина Вторая размеренно и спокойно шагает за лошадью твоей матери. Я сажусь чуть выше в седле.

– Вы сказали, Джед живет в доме вашего сына?

– Да. Мы построили его для его семьи.

– Почему же он в нем не живет?

Она хмурится.

– Это лучше спросить у него. А вот это, – произносит она, как будто поняв, что, только продолжая говорить, сможет заставить меня молчать, – шахта. Ты знаешь, чем славится эта местность?

Я не знала, что эта местность славится.

– Йети?

– И золотой лихорадкой. В 1851 году здесь нашли золото. Многие из городов той поры исчезли, но это место выжило.

Я бы с этим поспорила.