Она рисовала цифры на спичечных коробках, на школьных табелях Тимми, на собственной руке, оценивая возможную зарплату и сравнивая ее с текущими расходами. Лэйни знала, что может устроиться на работу, и это даже звучало вдохновляюще, но в то же время заставляло ее ощущать себя худшей женой в мире, пытающейся найти искру вдохновения в потенциальном исчезновении мужа.

Но разве не будет в ее жизни немного больше мира без Ричарда?

Разве он не был всегда немного жестким? Немного холодным?

Но теперь бесполезно об этом вспоминать, поскольку Ричард в конце концов вернулся, разве не так? Они провели вместе целую неделю, и разве он не заслуживает встретить ту жену, которую оставил?

Думая об этом, Лэйни постепенно начинает улыбаться.

Если эти подводники доверяют созданной «Вестингауз» ядерной штуковине, то и она должна быть гордой, стоя тут, в гостиной, и используя этот утюг, первый предмет, купленный в Балтиморе. Ричард должен выглядеть прекрасно на своей новой работе, в месте, именуемом «Оккам», и поэтому манипуляции с утюгом получают высокий приоритет.

Почти вся одежда до сих пор не распакована, и поэтому детские вещи тоже нуждаются в глажке. Тимми кажется дикарем в своей рваной майке, а любимый свитер Тэмми выглядит тонким как тряпка.

У домохозяйки, говорит она сама себе, большое количество интересной и важной работы, которую нужно сделать.

3

Парики делают из человеческих волос.

И то, что парик Джайлса Гандерсона по цвету не совсем подходит к тем пучкам, что растут у него над ушами, раздражает его. Его собственные волосы – каштановые, но если подойти ближе, то можно разглядеть пряди белого и рыжего, и не важно, что никто не подходил к нему вплотную много лет.

Если бы он знал, что облысеет к тридцати, то начал бы собирать волосы с расчески десятилетия назад. Каждый молодой человек должен это делать, подобному необходимо учить на уроках здоровья.

Он воображает мешок для мусора, плотно набитый волосами, найденными на полу в доме родителей.

Он смеется. Нет, сэр, ничего странного, сэр, так и надо.

Джайлс сует одну пару очков в карман, убирает вторую со лба, запахивает поплотнее плащ из замши и выходит из сливочного минивэна «Бедфорд», который мистер Арзанян, хозяин «Аркейд синема», позволяет парковать сбоку от кинотеатра. Скользящая дверь слегка заржавела, а обвивка сидений – в пятнах, зато Элиза называет машину «мопсом» за плоскую «мордочку» и выпирающие передние фары.

Дождя в Балтиморе не было много месяцев, но ветер что надо, и Джайлс ощущает, как парик приподнимается над макушкой. Он прижимает пальцы к черепу, чтобы удержать проклятую штуковину на месте, и огибает «мопса», опустив голову навстречу порывам.

Выглядит со стороны точно прущий напролом боксер, но он ощущает себя совсем иначе, слабым и самонадеянным. Он сражается с проржавевшей дверью и вытаскивает портфель для набросков, обитый красной кожей, с застежками из блестящей латуни.

Держа его в руках, Джайлс ощущает себя важным человеком.

Он экономил почти целый год, чтобы купить портфель, когда ему не было и сорока, и эта штука – из тех, которыми пользуются профессионалы, манхэттенские позеры.

Джайлс шагает по тротуару, порыв ветра легонько подталкивает его в спину. Справиться с дверью, когда в руках у тебя портфель, не так легко, и к тому времени, когда он все же оказывается внутри, все наверняка шепчутся по поводу старомодного типа с огромным кожаным дипломатом.

Джайлс ощущает знакомый укол сомнения.

Его потребность в самоутешении выглядит смехотворно, особенно в месте, подобном этому.

Никто не заметил его прибытия.

Джайлс вызывающе расправляет плечи, думает, что все эти забегаловки можно винить, что они поглощают все внимание тех, кто внутри. «Дикси Дау пайз» – залитое ярким сиянием царство зеркальных поверхностей, от колонн под потолок, где вращаются пластиковые пирожные, до витрин-рефрижераторов, пронизанных трубами из хрома и подсвеченных, как музыкальные автоматы.

Джайлс шаркает туда, где заканчивается очередь.

Середина рабочего дня, отличное время, чтобы съесть что-нибудь сладкое, и он всего второй. Ему нравится ходить сюда, говорит он себе, тут уютно и тепло, пахнет корицей и сахаром. Он не смотрит на кассира, пока нет, он слишком стар для подобного.

Вместо этого он изучает колонну в пять футов высотой, где на каждом уровне находится особый десерт. Двухслойные торты напоминают коробки из-под шляп. Причудливо оформленные пирожные походят на виолончели; те, что с кремом, можно принять за женские груди.

Тут есть место для всего.

4

Помещение Ф-1 в шесть раз больше, чем квартира Элизы; скромно по меркам «Оккама». Стены белые, и на фоне пола из голого бетона кажется, что они слегка светятся. Выстроившиеся в ряд серебряные столы блестят как на параде, в то время как пластиковые стулья собрались в кучку, словно бездомные вокруг огня, разведенного в баке для мусора. Заплетенные в косы кабеля свисают с потолка, а мощные лампы на суставчатых ногах влюбленно таращатся в никуда.

Вдоль восточной стены выстроились приборы бежевого цвета, Элиза слышала, что их называют «компьютерами». Уборщикам запрещается касаться этих колоссальных агломератов переключателей и циферблатов, хотя им предписано в каждую последнюю пятницу месяца сдувать с них пыль с помощью баллончиков со сжатым воздухом.

Но что уникально в Ф-1 и что тащит Элизу вперед мимо замершей на месте Зельды – бассейн.

Похрустывание, которое они слышали, было шумом воды, наливаемой из трубы в нечто, напоминающее колоссальную раковину из нержавеющей стали, вставленную в пол и окруженную уступом высотой по колено.

Именно на этот бортик опираются – каждый одной ногой – трое обычных балтиморских работяг, которые чувствуют себя откровенно неловко в такой обстановке. Они смотрят, как бригадир протягивает планшет и ручку мужчине с редеющими каштановыми волосами и очками – типичный ученый «Оккама», но именно этого она никогда не видела.

Ему далеко за сорок, но он сидит на уступе словно шаловливый ребенок, игнорируя бригадира и сравнивая собственные записи с показателями на трех измерительных приборах, выступающих из бассейна.

– Слишком горячо! – восклицает он. – Куда как горячо! Вы что, хотите его сварить?

В голосе ученого различим акцент, Элиза никогда не слышала подобного, и осознание этого факта встряхивает ее: она не знает никого из этих людей, шесть рабочих, пять ученых, она никогда не видела столько людей вместе в «Оккаме» так поздно ночью. Зельда тянет подругу за локоть, и они понемногу пятятся к двери, но тут раздается голос, знакомый им до мозга костей.

– Всем внимание, пожалуйста! Образец готов для выгрузки! Повторяю! Всем! Образец готов для выгрузки! Со всем уважением, но конструкционной бригаде необходимо закончить работу и покинуть лабораторию через правую дверь… – белая рубашка и бесцветные брюки делают так, что Дэвид Флеминг сливается с одним из компьютеров.