Впрочем, дело даже не в деталях этого гипотетического разговора, а в том, мог ли он состояться вообще? За время Революции Клебер неоднократно находился под угрозой репрессий. В последний раз такая участь миновала его лишь за три месяца до приезда Бонапарта в Париж. Весьма сомнительно поэтому, что он стал бы столь откровенно говорить на смертельно опасную тему с практически не знакомым ему человеком. А именно таковым Бонапарт оставался для него даже несколько месяцев спустя после начала их сотрудничества. 11 мая 1798 г., накануне отплытия в Египет, Клебер писал своей приятельнице мадам Шатожирон о Бонапарте:

«Я всё еще его совсем не знаю. Он так внезапно появился на сцене и сумел так рано обрести большой авторитет, а его возвышение было столь стремительным, что на том расстоянии, на котором я находился, мне было невозможно за ним наблюдать и его изучить. Однако в предстоящих событиях мне надо его узнать. Там, в непосредственной близости от него, я постараюсь постичь его особенности через те средства, которые он станет использовать для достижения задуманных им грандиозных результатов, а его характер - через поведение в тех необычных ситуациях, которые неизбежны в столь чрезвычайных обстоятельствах».

Влиятельный депутат Совета пятисот А. К. Тибодо позднее вспоминал, что и с ним Клебер накануне экспедиции делился своим желанием в ходе нее лучше узнать Бонапарта, правда, делал это в гораздо более резких выражениях, чем в процитированном выше письме к даме: «Генерал Клебер, искренне не любивший Бонапарта, также поехал [в Египет], чтобы, как говорил он в своей грубой и энергичной манере, “посмотреть, что там за душой у этого мелкого содомита”».

Поскольку эльзасец ничего не знал о личности главнокомандующего Итальянской армией, чья звезда лишь недавно взошла на небосклоне Французской республики, вряд ли он стал бы с ним столь откровенно делиться своим желанием свергнуть правительство, если даже такое желание у него и было. Единственное, что можно точно утверждать: Бонапарту удалось в ходе личной встречи убедить Клебера вернуться на воинскую службу и принять участие в экспедиции на Британские острова. Уже 11 января 1798 г. Бонапарт, сообщив в генералу Бертье, что тот назначен в его армию начальником штаба, добавляет, что в ее рядах будут также служить «Клебер, Дезе, Гувион Сен-Сир, Лефевр, Шампионне и др.». День спустя Директория издала постановление о составе армии для десанта в Англию: Клебер был назван среди ее 18 дивизионных генералов.

Чтобы оценить возможности для будущей высадки, Бонапарт отправил в начале февраля 1798 г. наиболее опытных военачальников в ряд северных портов Франции, сам же поехал инспектировать берега Па-де-Кале. Клеберу достался Гавр. Результаты этих командировок обескураживали: у Франции не было достаточно ресурсов и, в частности, судов для осуществления подобной операции. 23 февраля Бонапарт представил Директории соответствующий доклад. Напрямую Англия оказалась недостижима. Требовалось искать иные средства для принуждения ее к миру. 5 марта Директория приняла решение отправить армию под командованием Бонапарта на завоевание Египта, которому предстояло стать плацдармом для дальнейшего продвижения в Индию.

Подготовка грандиозной экспедиции прошла в рекордно короткое время, заняв всего два с половиной месяца. Естественно, в столь сжатые сроки сделать это качественно было просто невозможно. Поэтому предприятие носило во многом авантюрный характер, что Клебер не преминул отметить в письме мадам Шатожирон от 8 мая 1798 г.:

«...Экспедиция мне кажется спланированной весьма поверхностно. Здесь, как и в тысяче других случаев, непредусмотрительность будет восполняться отвагой, и, может быть, фортуна увенчает успехом те начинания, которые здравый рассудок никогда не осмелился бы предпринять».

Тем не менее сам Клебер, которому было поручено командовать одной из пяти дивизий, состоявшей из солдат столь дорогой ему Самбро-Маасской армии, принял самое деятельное участие в подготовке к походу.

19 мая 1798 г. французская эскадра с армией Бонапарта на борту вышла из Тулона и взяла курс на восток. По пути к ней должны были присоединиться отряды кораблей с войсками из Италии и Корсики. Можно предположить, что Клебер покидал родину с тяжелым сердцем. Во всяком случае на эту мысль наводит содержание письма, отправленного им своему страсбургскому другу Селье 13 мая. Конечная цель экспедиции держалась в строгом секрете, поэтому Клебер говорит о месте назначения достаточно туманно, однако минорная тональность его настроения очевидна:

«Я покидаю Францию и, может быть, даже Европу. В моем возрасте редко возвращаются из подобных экспедиций, но я вновь посвящаю свою жизнь славе нашего оружия и процветанию Республики. Каково бы ни было расстояние, которое нас разделит, я буду любить вас всегда как моего лучшего друга...»

Если бы мы ничего не знали о том, как в ходе Египетской экспедиции развивались отношения двух наиболее именитых в ее составе военачальников, то решение Бонапарта при отъезде во Францию оставить своим преемником Клебера выглядело бы вполне логично с точки зрения целесообразности: новым главнокомандующим должен был стать наиболее опытный и авторитетный из остающихся в Египте генералов. Однако подобный вывод был бы излишне поспешен. «Неизбежные в столь чрезвычайных обстоятельствах необычные ситуации», как определил их Клебер, действительно позволили ему лучше узнать Бонапарта, что обогатило их взаимоотношения множеством нюансов.

Поход начался для Клебера не лучшим образом. После высадки в ночь на 2 июля 1798 г. в бухте Марабу, что в 12 км от Александрии, Бонапарт повел его дивизию вместе с дивизиями Мену и Бона ускоренным маршем к городу, чтобы захватить тот, используя фактор внезапности. Тем не менее гарнизон и местные жители оказали нападавшим ожесточенное сопротивление с обветшалых и полуразрушенных крепостных стен. Французам же пришлось вести штурм без поддержки артиллерии, которую еще не выгрузили с кораблей. И все же город был захвачен, хотя и не без потерь: в частности, из строя выбыли два командира дивизий. Но если Мену оказался лишь контужен сброшенным на него камнем, то Клеберу пуля попала прямо в лоб. По счастью, она находилась на излете и кость не пробила. Однако следствием ранения стали жестокие головные боли.

Восточная армия 6-7 июля двинулась дальше, на Каир. Клебер же был оставлен в Александрии командовать округом и в последующем завоевании Египта участия не принимал. Впрочем, и на этом месте сидеть сложа руки не приходилось. В отличие от спокойной Розетты, где поправлял свое здоровье Мену, в Александрии Клеберу пришлось держать оборону по всем фронтам.

Больше всего забот ему доставлял «фронт» внутренний. Клебер добросовестно попытался наладить сотрудничество с местными жителями, как того требовал Бонапарт. Еще во время морского перехода личному составу армии было зачитано обращение главнокомандующего от 22 июня 1798 г., где говорилось о необходимости с уважением относиться к обычаям и верованиям жителей Египта для установления с ними взаимопонимания и добрых отношений:

«Народы, с которыми вы будете жить, мусульмане. Первая заповедь их веры гласит: “Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед - пророк его”. Не спорьте с ними. Поступайте с ними так, как мы поступали с евреями и с итальянцами. Уважайте их муфтиев и имамов так, как вы это делали по отношению к раввинам и к епископам. Проявляйте к церемониям, предписанным Кораном, и к мечетям ту же толерантность, что вы проявляли к религиям Моисея и Иисуса Христа. Вы столкнетесь здесь с другими обычаями, чем в Европе, вам надо к ним привыкнуть. Эти народы иначе относятся к женщинам, чем мы, но во всех странах насильник считается чудовищем. Грабеж обогащает лишь немногих; он нас бесчестит; он уничтожает наши ресурсы; он превращает в наших врагов те народы, которые в наших интересах иметь друзьями».