Как тонущие цепляются за спасательный круг, так и мы искали то здесь, то там основную идею, за что могли бы ухватиться и сделать своим поводырем. Но нам редко это удавалось, и мы вновь теряли только что пойманную нить Ариадны, которая должна была указать нам верный путь в этом лабиринте Истории.

Когда, наконец, июльское солнце послало свой верный луч закрыть наши уставшие, зачитанные до дыр учебники, изнуренные до головокружения ученики пристали к другому берегу. Перед нами открылась современная эпоха. Мы оказались в бурном море жизни, то тут, то там выбрасывающем на поверхность быстро сменяющихся министров, и окончательно утонули в нем… С Кловисом, как ни крути, было гораздо спокойнее!

Через много лет, когда я спросила у своих дочерей, что из курса истории им нравится больше всего, я получила однозначный ответ: «О Кловисе». Тогда я поняла, что ничего не изменилось.

Я надеюсь, что и в будущем, от своих внуков тоже услышу: «О Кловисе»… Впрочем, дух противоречия может разрушить старую привычку, и это будет весьма неприятно.

Географию же мы воспринимали только как перечень разных названий, не вызывающих никаких эмоций. Таким образом, наш ум был полностью свободен, чтобы заменять одно другим, и ничто нам не препятствовало в этом. В полном отсутствии знаний в области географии виновата та скука, которую наводил на нас этот предмет, и горячее желание поскорее выкинуть из головы неинтересные сведения.

Нам никогда не говорили о резкости и мягкости ветров, дующих под небесами, никогда не призывали нарисовать воображаемую картину зеленых холмов, по склонам которых, в ложбинах, текут быстрые прохладные ручьи, никогда не просили вдохнуть воображаемый запах леса и солнца. Нам никогда не рассказывали, что иногда города кажутся в лучах закатного солнца голубыми или розовыми. Ничего мы не слышали и о цветах, растущих в далеких прериях, не имели понятия, где человеческий голос звучит приглушенно, а где разливается певучим эхом. Вся необъятность нашей планеты и тайны ее земель сжались для нас в несколько строчек черного шрифта, набранного на белой бумаге.

А литература! Люди и книги. Между ними очень мало живой связи. Откуда приходит вдохновение, каким образом были задуманы книги? Молчание в ответ. Мы знали, что какие-то писатели принадлежали к одной группе, к одной школе или же были сами по себе, а другие творили в каком-то определенном жанре или их творчество считалось особым событием для литературы. Но откуда это бралось, почему и как? Никто нам этого не объяснял.

Еще нам преподавали историю искусства. Нам говорили: «Эта картина – великое произведение, тот скульптор – великий скульптор, этот художник – гениальный мастер. Вот это и вот то – шедевры, а вот то и то – нет». И нам ничего не оставалось делать, как тоже так считать, соглашаться и верить. Мы прилежно посещали музеи, но иногда я с грустью думала: почему перед некоторыми произведениями искусства, которыми меня учили восхищаться, как и после некоторых книг, пользующихся непререкаемым авторитетом, я испытывала робкое стеснение. Часто, проходя по выставочным залам и тревожась из-за отсутствия воодушевления от увиденного, я пыталась искусственно подогреть интерес, правда всегда безрезультатно.

Однако этот эмоциональный всплеск, который я тщетно в себе искала, вдруг неожиданно поднимался во мне и радостно и свободно устремлялся вперед, увлекая к прекрасному образцу китайской мебели XVIII века или к витрине, где краем глаза я заметила превосходное украшение из драгоценных камней.

И однажды я поняла. Одно-единственное слово все мне прояснило – мои тревогу, разочарования, внезапное счастье, внутреннюю склонность, сомнения и потребности. Одно слово, которое никто и никогда не произносил в школьных классах, одно очень короткое слово, его умалчивали, не замечали, у него не было значения, его считали бесполезным и второсортным, это чудесное, могущественное, оживляющее, дарящее радость и исполненное надежд, настоящее французское слово «ВКУС».

Никогда детям во Франции не объясняли, что такое вкус. Они не учили ни его законов, ни правил. Им не давали пригубить этот таинственный эликсир, не говорили о тех радостях, которые он может принести. Во всех школах не нашлось ни одного учителя, кто хотя бы на один урок отвлекся бы от несчастного Кловиса и поговорил со своими учениками о Вкусе.

Ах, как бы я хотела, чтобы этот отверженный и так часто всеми гонимый обрел наконец свое настоящее место и свое глубокое и исчерпывающее определение!

Искусство – это одна область, а Вкус – совершенно другая. Когда они встречаются, тогда рождается шедевр. Они могут сосуществовать или вести каждый свою отдельную жизнь, смеяться друг над другом или сердиться, быть заодно или враждовать, быть единым существом, как сиамские близнецы, или быть независимыми и держаться друг от друга на расстоянии. Но случись между ними размолвка, и мне пришлось бы выбирать между ними, я не колеблясь встала бы на сторону Вкуса. В его компании я всегда чувствую себя спокойно и уверенно… Чего не скажешь об Искусстве – его общество самое ненадежное!

Да, Искусство – это одно, а Вкус – совсем другое дело. Искусство порой изменяет Вкусу, а тот может покорно снести любые оскорбления.

Вкус, в своем благородстве, очень часто помогает нам поверить в присутствие Искусства там, где его и в помине нет. Вкус может спасти сомнительную работу, зато Искусство, я думаю, не сможет извинить Вкус даже за небольшую ошибку.

Я видела скульптуры, исполненные силы и страсти, но их тривиальный сюжет вызывал у меня смущение и вселенскую тоску – верные симптомы недостатка вкуса.

Я видела картины, написанные изумительными красками с блестящего ракурса, но одна какая-нибудь деталь доставляла мне физическую боль.

Некоторые предметы мебели, созданные в стиле буль[12], считаются настоящими шедеврами, не имеющими цены, но ничто не может запретить мне думать и говорить, что они не соответствуют французскому вкусу, хотя в них заметно влияние китайского искусства, одного из самых тонких и изысканных, существовавших когда-либо. Резьба, покрывающая мебель, сразу вызывает в памяти перегородчатую эмаль и полихромный фарфор.

Как бы мне хотелось, чтобы в школах преподавали учителя, обладающие тонким вкусом, водили бы своих подопечных на пешеходные экскурсии в музеи, да и просто по улицам!

И однажды, на какой-нибудь выставке цветов, дети почувствуют волшебное притяжение цветовой гармонии, а в другой раз коллекция природных необработанных камней пробудит в них неземной восторг. Вандомская площадь навсегда поселит в них любовь к чистым и элегантным линиям, а египетская скульптура откроет им тайну внутренней силы строгости и целомудрия, присущей абстрактному искусству. А привитое с детства умение понимать красоту греческих драпировок удержит их от ошибок и поможет сохранить равновесие в любых жизненных ситуациях. Краски Моне[13] добавят солнечного света, навсегда изгнав отвратительное пристрастие к мрачным тонам. Безыскусной белизны китайских изделий вполне достаточно, чтобы укоренить в детях, для их же блага, неприязнь к некачественному товару и чрезмерному украшательству.