Словно слыша, о чём думает дочь, Ли встала и подошла к Мулан. Она взяла её за руку, а затем и Сиу.

- Мы должны быть сильными, – сказала она. И замолчала. Глаза её вдруг наполнились слезами, а руки задрожали. Она не могла следовать собственному совету. – На этот раз он не вернётся домой, – сказала она, не скрывая слёз. Она бессильно ссутулилась и осела на пол, не сдержав чувств.

Мулан перевела взгляд с удручённой матери на расстроенную сестру. Обе неприкрыто плакали. Матушка права. Если отец отправится воевать, он наверняка погибнет. Если отец погибнет, у них ничего не останется. А поскольку Мулан собственноручно упустила свой единственный шанс выйти замуж, не будет у неё мужа и никто не поможет их семье в случае смерти Джоу.

Это было совершенно ясно. Если Джоу пойдет на войну, ни один из них не переживёт её.

* * *

Дом затих. Рыдания матери стихли, сестрёнка провалилась в беспокойный сон, и слёзы высохли на её щеках. Мулан на цыпочках пересекла центральную комнату и подошла к большому шкафу, который стоял в углу. Этот резной шкаф был единственным ценным предметом во всём доме. Когда Мулан была младше, ей настрого воспрещалось даже приближаться к нему, и, став молодой женщиной, она не изжила этой привычки.

До сегодняшней ночи.

Мулан глубоко вздохнула. Замысел сложился, когда она лежала в своей кровати, он выкристаллизовался из слов отца, неотступно преследовавших все её мысли. «Знай своё место!» – сказал отец. Где её место, было очевидно, по крайней мере для него. Её место – дома, в заботах о муже, которого у неё, вероятно, никогда не будет. Но что, если её место не там? Вот если бы она родилась мальчиком... Тогда её место было бы в рядах армии, сражающейся с захватчиками. И замысел расцвёл. А почему она не может сражаться? Кто может ей помешать? Ей нужны доспехи, оружие и лошадь. Однако лошадь у неё есть, значит, депо за доспехами и оружием.

И вот она стояла у семейного шкафа.

Мулан медленно отворила дверцы шкафа. Они скрипнули, и Мулан застыла. Когда в спальне не разгорелась свеча и не зазвучали голоса, Мулан тихонько выдохнула. И раскрыла дверцы настежь.

Внутри лежали отцовские доспехи и меч. Облачённый в эти доспехи и вооружённый этим мечом, он сражался в битве, отгремевшей давным-давно. Однако они казались совершенно новыми. Отец тщательно чистил их по меньшей мере раз в неделю. Глаза Мулан впились в меч. В свете фонаря, который она поставила на пол, металл словно полыхал потусторонним пламенем.

Мулан сняла меч с подставки. Под его неожиданной тяжестью её руки повело вниз, и, чтобы не упасть, ей пришлось переступить с ноги на ногу. Какое-то время она стояла без движения, привыкая к весу металла в руке. В те редкие дни, когда нога не беспокоила его, отец уходил с мечом во двор и тренировался. Его движения были такими плавными, что Мулан бездумно полагала, что меч лёгкий, как перышко. Но в её неловкой руке он был тяжёлым. Она попыталась поднять его перед собой, и её глаза выхватили три слова, выгравированные на клинке. Прищурившись, она прочла: верность, отвага, честность.

Луна выплыла из-за облаков, затопив комнату белёсым светом. И Мулан увидела на поверхности клинка собственное отражение. Она немного повернула меч сначала в одну сторону, затем в другую, и отражённые черты исказились. Щёки сделались суше, глаза шире, губы тоньше. Она походила и не походила на саму себя.

И тогда намёк на замысел начал обретать форму. Разве не может она быть одновременно и собой, и кем-то ещё? Разве не может она занять место отца? Всё, что ей нужно, – перед ней. Она может стать солдатом. Она опустила руки и меч, а в глазах её блеснула стальная решимость.

Мулан не позволит больше другим решать свою судьбу. Она старалась сдержать данное слово и принести семье честь, представ перед свахой. Долгие годы она училась ткать. Она училась быть незаметной и сдерживать свои порывы. Она училась разливать чай и готовить бесчисленные трапезы. И, как она ни старалась, её труд шёл прахом. Теперь же она принесёт честь семье на ином поприще.

Она станет воином.

Одной рукой сжав рукоять меча, а другой неловко удерживая доспехи, Мулан прокралась обратно. Проходя мимо приотворённой двери в родительскую спальню, она бросила взгляд на лицо отца, даже во сне сохранявшее упрямое выражение. Возле отца металась во сне мать, лоб её был смят беспокойством. Мулан жалела, что не может разбудить их и попрощаться. Душа рвалась сказать им, как сильно она их любит, как отчаянно хочет, чтобы они гордились ею и чтобы были в безопасности. Вместо этого она поднялась к себе.

Побросав свои пожитки в котомку, она в нерешительности остановилась в дверях. Сиу тихонько застонала во сне. Чувство любви обожгло Мулан горячей волной. Она знала, что, выйдя за порог родного дома, рискует никогда сюда не вернуться. Даже если она сдюжит армейскую жизнь, что само по себе весьма сомнительно, её доброе имя вряд ли выдержит то, что она измыслила: притвориться мужчиной и отправиться на войну, где ей совсем не место. Понимая, что всё против неё, она тем не менее твёрдо знала, что не может позволить отцу уйти воевать.

Он был прав. Ей нужно знать своё место. И это место не здесь.

* * *

Джоу разбудил раскат грома. Шевельнувшись под покрывалом, он повернул голову и посмотрел в окно на леденяще-свинцовое небо. Под сердцем неприятно ныло, а нога, которая и в хороший день простреливала, разболелась к непогоде. Что-то было не так. Он чувствовал это.

Сбросив покрывало, он спустил ноги с кровати и осторожно вышел из спальни. Гром эхом прокатился по дому, и Джоу замер на месте, услышав, как Ли завозилась в постели. Когда жена затихла, он двинулся дальше.

Когда он вошёл в центральную комнату, дурное предчувствие полыхнуло ещё острее. Уже издали он заметил не притворённые до конца дверцы шкафа. Снедаемый страхом, он подошёл к шкафу и распахнул дверцы.

Шкаф был пуст.

Джоу охнул.

– Мой меч и доспехи! – воскликнул он. – Их нет.

Возглас прозвенел громко, наполненный чувством. Услышав за спиной шаги, Джоу даже не обернулся, когда в комнату вошла Ли и подбежала к нему.

– Кто мог сделать такое? – спросила Ли, глядя на мужа, который с бледным лицом и трясущимися руками стоял