Фред держался некоторое время, пытался жить как прежде, делал вид, что ничего не произошло. С какими демонами внутри себя тот боролся по ночам, одним богам известно, но спустя полгода, может чуть больше, вздёрнулся на дереве за домом. Поговаривали, перед смертью совсем умом тронулся, всё о каком-то Стальном Пере твердил.

Это уже потом слухи о сопротивлении стали расползаться. Видимо, Фред знал, что мог спасти сына и винил себя за малодушие, за то, что сам, добровольно, отказался от собственного чада, даже не попытавшись бороться.

Можно смириться со многим: с гибелью близких, с нищетой, с увечьем в конце концов. Не умей приспосабливаться, человечество вымерло бы сразу после войны. Но, наверное, каждый, хотя бы раз в жизни, оказывается перед особым выбором и только некоторые, вопреки благоразумию, становятся на самый сложный путь, определяющий дальнейшую судьбу и саму суть испытуемого.

А он, Нил, как раз сейчас стоит на этом перепутье и времени на раздумье почти нет. Часики затикают сразу, как только повитуха перешагнёт порог дома.

У него всего два варианта: повторить участь Фреда или встать на самую опасную тропу, но попытаться спасти Роуз. Выбрать первое разумнее и проще, да и вешаться за домом, конечно, не собирается: ещё сыновей поднимать на ноги. Но жить с таким грузом на душе для него гораздо страшнее смерти, или зря тогда его спасли те осквернённые.

Ожидание неизвестности стало, пожалуй, самым тяжёлым испытанием за последние недели. Нил буквально подскакивал при каждом звуке и разочарованно возвращался к окну, убедившись, что это всего лишь сквозняк хлопнул дверью или хозяйка-старуха что-то уронила внизу на кухне.

Бродячий торговец фруктами, к которому его направил бармен из Рубиновой Капли, приказал ждать. На вопрос как долго, грубо бросил, что этого не знают даже боги: может три дня, а может и все десять. Здесь от него ничего не зависит. Вдогонку посоветовал не шататься по городу лишний раз, а лучше вообще не покидать убежища.

Правда, не ясно, для чего торговцу адрес прежнего дома и имена всех членов семьи. Какое им дело до его прошлой жизни, если только не решили растащить брошенное впопыхах добро? Впрочем, без разницы. Пусть забирают всё, что найдут, лишь бы не обманули. Лишь бы спасли от Легиона. Десять золотых, которые он отдал тому типу с Гнилого Проулка — ничтожная плата за свободу Роуз. Он бы отдал всё, что имел, если бы потребовалось. Без него никогда не вышел бы на Перо.

Теперь остаётся надеяться, что повстанцы доберутся до них раньше ищеек. Думать о плохом не хотелось, даже представить страшно, что станет с сыновьями, попадись ищейкам.

За две недели в бегах они сменили восемь ночлежек, чтобы запутать следы. Но теперь нужно оставаться на одном месте, превратившись в неподвижную мишень, и уповать на везение.

Богам молиться бесполезно: они либо мертвы, либо обезумели в своей кровожадности. Кэтт до сих пор злится, что не позволил взять с собой ту проклятую статуэтку Карны. Как можно вообще в неё верить после такого?

Из вороха тряпок, свитых гнездом прямо на полу, заплакала Роуз. Нил склонился над импровизированной колыбелью и взял малышку на руки. Укачивания не помогали. Роуз голодна, а Кэтт всё ещё не вернулась с рынка.

Не стоило её отпускать, но выбора не было: детей нужно чем-то кормить. Последние запасы еды закончились ещё утром.

Старший, привлечённый плачем сестрёнки, нерешительно подошёл к отцу и протянул грубо вырезанного солдатика. Нил с нежностью потрепал сына по волосам и улыбнулся: растут защитники для маленькой Роуз. Детям не важна внешность, как-то уж иначе они смотрят на мир. Во всяком случае, до тех пор, пока взрослые не вобьют им в голову предрассудки.

Правильно ли он поступил, подвергнув опасности всю семью? Если ищейка выйдет на них, надеяться будет уже не на что. Роуз заберут, а их с Кэтт казнят. В лучшем случае ребят отправят в сиротский приют, а в худшем… Об этом даже думать страшно. Свидетельства, выданные Дозором, превратятся в бесполезную бумажку, мальчишек без суда и следствия отправят в Легион.

Нил отогнал навязчивые мысли: нет, всё будет хорошо. Перо придёт за ними. Иначе и быть не может.

По протяжному скрипу прогнивших ступеней и знакомому ворчанию, Нил догадался: это Кэтт. Ребятишки запрыгали по тесной комнате, радуясь, что мама наконец вернулась. Он беззлобно приструнил распоясавшихся проказников и поспешил навстречу жене. Если Роуз не успокоить, она всю округу на уши поставит.

— Покорми её, — он перехватил одной рукой тяжёлые сумки и отдал кричащую дочь жене.

На лице Кэтт промелькнула едва заметная тень. Вокруг глаз пролегли тёмные круги, измученное лицо жены осунулось и будто даже постарело. Удивительно, но только сейчас он заметил морщинки у глаз.

Ни сказав ни слова, она обнажила грудь. Роуз тут же жадно впилась в сосок, принялась громко причмокивать.

— Долго ты, — Нил бросил по яблоку сыновьям.

Ни одному из них поймать фрукт не удалось. Яблоки покатились по полу, но это ничуть сорванцов не смутило и уже вскоре они с довольными рожицами уплетали гостинцы за обе щёки.

— Рынок же не на соседней улице. И так еле дотащила, — отозвалась Кэтт, не оборачиваясь. — Есть охота. Отнеси крупу старухе, пусть сготовит похлёбку. Сил совсем нет.

— Да я и сам…

— Ну уж нет, — перебила Кэтт. — Переводить еду по чём зря я не собираюсь.

Нил улыбнулся. Да, стряпуха с него никудышная. Даже подыхающая от голода собака не захочет есть его похлёбку. Она то пригорает, то не дозреет, а то и вовсе пересоленная выходит. Лучше и правда попросить старуху.

Одинокая хозяйка, которой давно уже перевалило за седьмой десяток судя по многочисленным морщинам и мелко трясущимся рукам, с радостью согласилась помочь и уже начала что-то рассказывать о былых временах, но Нил вежливо откланялся, сославшись на срочные дела, и поспешил наверх. Выслушивать часами нудную болтовню он не собирался.

Кэтт сидела у окна, прижимая к груди дочь. Завидев Нила, быстро вытерла ладонью глаза и отвернулась. Понять её было несложно. В один миг она потеряла всё. Такое не каждая вынесет. Впереди одна неизвестность: удастся ли уйти от Легиона? Куда их приведёт Перо? Смогут ли они там выжить?

Да и самому становится не по себе при мысли о будущем. Но если слухи хотя бы наполовину правдивы, есть шанс начать всё заново в безопасном месте, где такие же беглецы нашли убежище от кровавой лапы закона. В месте, где дети-осквернённые растут в своих семьях, где их не сковывают в цепи или, того хуже, превращают в бездушные орудия убийства. А там как-то уж справятся. Ноги-руки есть, а остальное приложится со временем.

Кэтт дождалась, пока дочь насытится и уснёт, шикнула на вновь расшумевшихся мальчишек и опустила малышку обратно в люльку.

Нил ласково приобнял жену за плечи:

— Осталось недолго, родная. Потерпи чуть-чуть.

— Я так больше не могу, — устало прошептала она. — Взгляни на детей. Совсем исхудали. Посмотри, во что мы превратились! Прячемся, как крысы по норам.