— Папочка, мне больно, — всхлипнула Ровена и разрыдалась. Громко, отчаянно, выплёскивая обиду и гнев на собственное бессилие. — Умоляю, скажи, что мне делать? Дай мне хоть какой-то знак!

В ответ снова молчаливый упрёк зелёных глаз.

Он погиб из-за неё. Это она во всём виновата.

В дверь громко постучали, не так, как это делает Восемьдесят Третья или Морок, нет, кто-то другой.

Она в спешке спрятала портрет под кроватью и принялась утирать заплаканные глаза.

— Ровена, открывай! — раздался голос дяди.

О боги, что ему нужно? Что он вообще здесь делает? Она метнулась к двери и в растерянности застыла. В комнату вошёл король, за ним незнакомая женщина в белоснежном халате и серебристым кейсом в руках.

— Простите, дядя, — залепетала Ровена, при виде его негодования. — Не ожидала…

— Чем ты тут занята? — раздражённо перебил он, осматривая спальню.

— Просто читала. Наверное, слишком увлеклась, — попыталась оправдаться она, понимая, как глупо выглядит со стороны.

Дядя многозначительно посмотрел на неё и надменно улыбнулся, обращаясь к незнакомке:

— Приступайте.

Женщина плотно прикрыла дверь и, повернувшись к Ровене, указала на кровать:

— Будьте так любезны, дорогая, прилягте у края.

Ровена испуганно посмотрела на дядю, который уже опустился в кресло и с нескрываемым нетерпением наблюдал за происходящим.

— Делай что сказано, — в его голосе прозвучала сталь и, сжавшись от ужаса, она побрела к кровати.

Что он собирается с ней делать? Кто эта женщина и для чего всё это нужно?

«Карна, защити меня!» — мысленно взмолилась она. — «Не дай меня в обиду!»

Усевшись на краешек и затаив дыхание, Ровена наблюдала за незнакомкой, которая открыла кейс и достала склянку с прозрачной жидкостью.

— Прошу вас, юная леди, — она небрежно прыснула на руки содержимое, на запах сильно напоминающее спирт и протёрла руки, — снимите нижнее бельё и лягте ближе к центру.

— Но… — она снова посмотрела на дядю, не сводившего с неё глаз.

По плотно сжатым губам поняла: лучше делать, что велят и, неуклюже избавившись от туфель, дрожащими руками приподняла юбку.

— Не бойтесь, моя дорогая, больно не будет, — слащавым голосом проговорила та. — Всего лишь маленький осмотр. Займёт не дольше минуты. Вам даже платье не понадобится снимать.

Щёки Ровены пылали от стыда, когда женщина резким движением раздвинула её ноги. Взгляд дяди ощущала всей кожей, её знобило от ужаса и омерзения, но всё ещё не могла взять в толк, что ему нужно и для чего здесь эта дама в белом халате.

Конечно, это доктор, догадаться не сложно, но она никак не могла припомнить, чтобы ранее кто-то из них требовал от неё подобное.

Ровена вздрогнула, когда пальцы женщины коснулись самого сокровенного и, глотая слёзы, прикрыла рот ладонью. Хуже унижения и представить не могла. Её разглядывали, щупали, как товар перед покупкой. Неужели дядя решится на то, о чём она даже думать боялась?

— Всё в порядке, Ваше Величество, — сообщила доктор. — Она невинна.

— В полном смысле слова? — уточнил он.

— Там повреждений тоже не обнаружено.

— Хорошо.

— Можете одеться, моя дорогая, — женщина отошла в сторону и Ровена, едва сдерживая рыдания, вскочила с кровати.

В сторону дяди даже смотреть не могла. Не из-за стыда, ненависть и ярость полыхали в груди, разрывали на части душу. В висках ощутила знакомое покалывание и едва не поддалась соблазну приказать этим двоим покинуть спальню через окно.

«Нельзя выдавать себя! Не сейчас», — успокаивала она себя. — «Пока тебе ничто не угрожает. Он не посмеет притронуться при свидетелях».

— Оставьте нас, — приказал он и, дождавшись, пока за доктором закроется дверь, подошёл к Ровене. — До меня дошли слухи, что на днях ты приходила к Максиану и пробыла с ним почти два часа. Что, скажи на милость, ты там делала?

Она застыла, боясь пошевелиться. Сердце застучало так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Ноги сделались ватными от страха.

«Если бы ему было что-то известно», — мелькнула мысль, — «он бы не доктора привёл, а палача. Похоже, подумал, что между ней и Максианом что-то было. Какая нелепость!»

— Отвечай! — он грубо схватил её за подбородок и заглянул в глаза. — И не смей мне лгать, Ровена.

— Я спрашивала о Заветах, — выпалила она первое, что пришло на ум. — Учитель задал написать изложение, а мне многое было непонятно.

— И это всё понадобилось делать на ночь глядя?

— Простите, и в мыслях плохого не было, — Ровена сглотнула ком в горле, но слёзы предательски лились из глаз ручьём.

— Ещё раз узнаю, что ты ходила к нему, особенно в такое время, — сквозь зубы проговорил он, — и будешь сидеть здесь закрытой до самой старости. Я понятно выразился?

— Да, дядя, — дрожащим голосом отозвалась она.

Бросив на неё короткий взгляд, он вышел из спальни и громко захлопнул дверь.

Так вот какова её участь: стать игрушкой в руках короля, в руках родного дяди. Настанет день, и он сделает это. Он будет насиловать и издеваться над ней, пока не надоест, а потом продаст какому-нибудь старому извращенцу.

Ровена опустилась на пол и взвыла от боли и бессилия. Как долго ей придётся жить под одной крышей с ним, насильником и убийцей с измазанными по локоть руками в крови родного брата?

— Я проклинаю тебя, слышишь? Тебя и всю твою семью! Твоих детей и внуков! Весь твой поганый род до скончания времён! — прокричала она.

Плевать, если кто услышит. Пусть схватят и казнят, пусть избавят от унизительного существования в тени этой гнусной твари. По крайней мере не придётся сидеть с ним за одним столом и притворяться, что ничего не происходит.

Ей уготована жалкая жизнь очередной жертвы этого мира. Ничтожное зёрнышко, перемолотое в жерновах тщеславия и ненависти.

Чем её жизнь лучше осквернённых? Во всяком случае те могут позволить себе быть самими собой, а не как она, трусливо скрываться и молиться богам, чтобы вдруг ночью не открылась дверь и в комнату не вошёл он; чтобы не вскрылась правда, и после не вздрагивать от каждого шороха в ожидании палача. А это неизбежно.

Какой у неё выход? Сжать зубы и терпеть до самой смерти? Даже если дядя не тронет её, а просто продаст, как породистую кобылу, какому-нибудь нашпигованному золотом знатному, что это изменит?

Они сыграют свадьбу и будут жить «счастливо», ровно до тех пор, пока не появится первенец-осквернённый, которого тут же вырвут из рук и отдадут Легиону. И так будет с каждым её ребёнком, пока не выяснится настоящая причина. А после — казнь на Площади Позора.