Адель не понимала, как могла испортить матери жизнь одним фактом своего рождения, но сомневалась, что сможет что-то сказать или сделать, что заставит мать изменить свои чувства к ней. Она также понимала, что ни доктор, ни миссис Паттерсон были не в настроении продолжать этой ночью обсуждения. Если она сейчас что-то скажет или сделает, то и их настроит против себя.

— Извините, что со мной столько хлопот, — сказала она слабым голосом, переведя взгляд с одного на другую. — Я буду делать все, что вы скажете.

— Ну вот и хорошая девочка, — миссис Паттерсон улыбнулась и нежно погладила ее по щеке. — Завтра утром все будет выглядеть по-другому, ты увидишь. И ты сможешь поваляться в постели, потому что завтра суббота.

Прошел час, а Адель все еще лежала и не спала, несмотря на то что миссис Паттерсон сделала ей какао и положила грелку на больной живот. Через окно у раковины струился лунный свет и поблескивал на спинках стульев, стоявших у стола. Кушетка, на которой она спала, была больше похожа на скамью, обитую коричневым потрескавшимся кожзаменителем, и была очень жесткая. Она стояла за столом и использовалась как дополнительное сиденье.

Квартира Паттерсонов была самой большой в доме, но немного темной. Между кухней и передней спальней, где спали мистер и миссис Паттерсон и их годовалая дочка Лили, были большие двустворчатые двери. Из кухни коридор вел к комнате, в которой находились четырехлетний Майкл и семилетний Томми, и еще одна дверь вела на задний двор.

Что будет с ней сейчас? Она слышала, что ее отец сказал врачу, и была абсолютно уверена, что он имел в виду именно то, что сказал. Насколько Адель знала, приюты были для маленьких детей и младенцев, и она никогда не слышала о ребенке двенадцати лет, которого поместили бы в приют. Но пока ей не исполнится четырнадцать, она не может получить работу и содержать себя.

Наверное, она в конце концов уснула, потому что проснулась, вздрогнув, когда услышала, как миссис Паттерсон ставит чайник.

— Извини, я тебя разбудила, радость моя, — сказала она весело. — Ты хорошо спала? — Она подошла к кушетке и убрала Адель волосы со лба.

Черные волосы женщины были распущены, и они были такими длинными, что доходили ей до талии. На ней был халат, такой оборванный, что казалось, он вот-вот распадется.

— Да, спасибо, — ответила Адель. Ее живот все еще немного болел, но кроме этого все было в порядке.

— Мой Альф сейчас уходит на работу, — сказала миссис Паттерсон. — Ты можешь еще поваляться, а я накормлю Лили молоком, а потом сделаю тебе чаю. И мы немного поболтаем.

Адель еще очень долго оставалась на кушетке, притворяясь спящей, и следила при этом за Паттерсонами и слушала их. Она увидела, как миссис Паттерсон поцеловала мужа на прощанье и дала ему с собой бутерброды. Как она накормила Лили, а потом искупала ее в кухонной раковине. От мокрой пеленки Лили воняло, но было приятно слышать, как она лопочет и плещется в воде. Потом встали Майкл и Томми, и мать сделала им по тосту и чашке чая.

В их обыденной семейной жизни был такой уют, которого Адель никогда не ощущала. Миссис Паттерсон нежно похлопывала детей по головам и по попкам, даже целовала их в щеку безо всякой причины и тихо, спокойно отвечала на вопросы мальчиков. Адель привыкла, что мать всегда рычала на нее.

— Как насчет чашки чая сейчас? — спросила миссис Паттерсон, когда мальчики ушли в свою комнату одеваться. Она посадила малышку Лили на пол играть с деревянными кубиками, и та прыгала вокруг кубиков на попе.

Адель осторожно встала, отдавая себе отчет, что рубашка Памелы слишком коротка ей и что она не принесла с собой никакой одежды.

Миссис Паттерсон, вероятно, прочитала ее мысли.

— Мы позже пойдем наверх и возьмем тебе кое-какие вещи. Я слышала, твой папа рано ушел на работу. Это хороший знак, по крайней мере он не ушел в свои мысли.

— Я не думаю, что он изменит свое мнение на мой счет, — сказала Адель, предполагая, что миссис Паттерсон имеет в виду, что отец размышляет о ней. — Видите ли, он не мой папа, так сказала мама вчера вечером.

Миссис Паттерсон уперла руки в бока и сделала строгое лицо.

— В любом случае она наговорила множество безумств, но она ничего не могла с собой поделать, моя радость. Твоя мама была не в себе.

— Но это должно быть правдой, папа тоже сказал это доктору, — произнесла тихим голосом Адель, опустив голову от стыда. — Мама в последнее время говорила много таких гадких вещей. Она сказала, что пыталась избавиться от меня и что только из-за этого она вышла замуж за папу. Вчера вечером она даже хотела меня убить.

Миссис Паттерсон замолчала, и Адель поняла, что та не знает, что сказать.

— Я думаю, меня определят в приют, это так? — сказала Адель, наблюдая несколько минут, как женщина старается занять себя приготовлением чая. — Мне больше некуда идти.

И вдруг она очутилась в ее крепких объятиях.

— Ты моя бедняжка! — воскликнула миссис Паттерсон, прижимая ее к своей полной груди, пахнувшей ребенком и тостом. — Это ужасно, но, может быть, когда твоя мама отдохнет в больнице, все поправится.

Адель понравилось, как ее обняли, от этого она почувствовала себя в безопасности, чего никогда не чувствовала раньше. Но несмотря на это, она подумала, что должна предупредить эту добрую женщину о том, как Роуз Талбот относится к своей старшей дочери.

— Я не думаю, что буду нужна ей, даже когда она выздоровеет, — начала она. Ей пришлось потратить время на то, чтобы объяснить, как плохо все складывалось после смерти Памелы и что даже до этого мать была безучастна к ней. — Так что вы видите, — завершила она свой рассказ, — мне нет смысла надеяться, что, когда она выздоровеет, все будет в порядке.

День показался Адель бесконечным. Миссис Паттерсон решила, что незачем возвращаться в квартиру за одеждой, поэтому она дала Адель какой-то свой комбинезон. Он был в красно-белую клетку и почти такой же широкий, как и длинный, но после того, как его подвязали поясом, он стал выглядеть примерно как халат, Адель, помогая по дому, попыталась прогнать мысли о том, что с ней будет, но боль в животе была постоянным напоминанием. Когда она случайно увидела себя в зеркале в спальне миссис Паттерсон, она снова расплакалась, потому что вокруг глаза образовался черный синяк, а шрам на щеке выглядел ужасно.

Наконец настало семь вечера и пришел доктор Биггс, но Джима все еще не было.

— Он мог пойти в паб, — предположила Адель.

Доктор Биггс вздохнул и посмотрел на миссис Паттерсон, которая всем своим видом говорила: «Я так и предполагала».

Она поманила доктора знаком за собой в переднюю спальню, подчеркнуто закрывая за ними дверь.

— Наш папа тоже ходит в паб, — сказал Томми, поднимая голову от пририсовывания усов мужчинам на фотографиях в старом журнале.

Адель знала мальчиков Паттерсонов с рождения и очень их любила, хотя они были смешными, белолицыми, с липкими черными волосами и стертыми коленями. Поскольку она всегда отводила Томми в школу вместе с Памелой, она знала его лучше всех — он был нахальный, шумный и иногда немного скандальный, но при этом милый мальчик. Он сегодня вовсю старался, чтобы развеселить ее: даже его замечание о том, что его папа тоже ходит в паб, было сделано, чтобы ей было легче. Но Адель не могла ответить, она напрягла слух, чтобы послушать, о чем разговаривают миссис Паттерсон и доктор.