Заносчивый, что ему мешает, но разумный. Зачем ему твоя смертушка? Не понимаю.

Не могу не согласиться с приставом. Сейчас, когда я успокоилась, слова его показались правильными. Ведь никаких выгод от моего убийства Дюпре и впрямь не получит. Тогда кто стоит за покушением?

Нападавший был мне совсем не знаком, я не могла припомнить, чтобы встречала его когда-либо. Но поджидал он именно Александру Платоновну Болкошину, иначе так и хоронился бы в комнатке Ивана.

Кинулся он на меня именно из нее, как только я закрыла за собой дверь, бросился молча, не крикнув угрозы, не потребовав отдать деньги и украшения. Похоть тоже не проявил — сразу стал бить ножом.

— А сегодняшний наш поход не мог стать причиной? — спросила я Спиридонова.

— Совсем малая вероятность. Кто о том знать мог? Добрей не стал бы. Не друг он мне совсем, но гешефт свой держит крепко, потому и сотрудничает, если ему ничего не грозит. С сегодняшним делом ему только заботы, потому все сделает, чтобы помочь мне. Не нужен ему кипеш такой.

— Кипеш?

— Скандал, шум. У уголовного элемента свой язык, вбирает в себя с разных мест. Сейчас жидовские словечки в моду у лиходеев входят. Вчерашнее их злодейство, например, называется сходно — «хипеж», когда гулящая девка клиента под грабителей подводит. Но нет, Саша, с тобой, как вижу, другой случай.

— Не знаю, Николай Порфирьевич. Все же нельзя от Дюпре отмахиваться. Вспомните про лезвие Оккама?

— Это что еще за предмет такой? — заинтересовался Спиридонов.

— Философское поучение францисканца Уильяма Оккама. Жил в Англии давным-давно. Говорил, что многообразие не следует предполагать без необходимости.

— Заумно как-то, — проворчал пристав.

— Просто все, Николай Порфирьевич. Если есть простое объяснение, то не надо искать сложное.

— Было бы все просто так в нашей службе… Подумай, Саша, кому ты еще могла дорожку перебежать. Твои дела при Дворе, например. Или в Лицее.

А вот здесь в самом деле стоило бы поразмыслить. Францисканец правильно про сущности и негодность их приумножения сказал, но мысль Спиридонова ой какая верная. Однако обсуждать мои обязанности в Императорском дворце даже с ним не стоит.

Николай Порфирьевич распрощался, сетуя, что пока до дома доберется, то уже и вставать будет пора, совсем ото сна ничего не останется. Серж же задержался.

К утехам мое настроение склонно не было совсем, корнет это прекрасно понимал и ни видом, ни намеком к тому не склонял, а наоборот обходился веселыми историями из жизни лейб-гвардии Гусарского полка. Особенно занятной вышла повесть о том, как сам Василий Васильевич Левашов[17] гонял лицеистов в конной выучке, какие каверзы им придумывал, чтобы те выглядели до крайности нелепо. Танька заливалась смехом, я хихикала в рамках приличий.

Уже за полночь Серж спохватился о позднем часе, засобиравшись прочь. Ему предстояло еще найти в такое время извозчика, который довезет его до Царского Села, так как гарцевать на полковом коне в Петербурге гусарам было строжайше запрещено. Оставлять корнета в квартире я не сочла возможным: во тьме в паре дверей от моего тела ему полезут в голову амурные мысли, а принять юношу в своей постели я сейчас определенна была не готова. Намучается ведь, так что пусть себе едет.

— Но завтра вечером я Вас жду, Серж!

— Непременно буду, сударыня, — поцеловал мою руку тот, остановив губы в волоске от кожи.

Мог ли он быть связан с нападавшим? Разум говорил, что нет, но подозрения все равно грызли душу.

Момента удара палашом я не видела.

Если Серж был сообщником лиходея… то должен был дать ему довести душегубство до конца. Не видеть, что гиблое дело не завершено, он не мог. Тогда соучастие лишается смысла.

Подговорить убийцу напасть на меня, зарубить его и выставить себя героем в моих глазах?

Тоже лишено повода, так как расположение корнету я оказала и так в полной мере. Не жениться же он на мне решил. Не стоит душегубства стремление произвести впечатление на даму.

Не плодите сущности…

Нет, и вправду Серж просто оказался к моему счастью в самый нужный момент. Скорее всего.

Так ничего надежно и не решив, я устроилась спать. Таня, видя мое метущееся состояние, постелила себе рядом на полу, пообещав выцарапать зенки любому злодею, который посмеет покуситься на барышню. Сон не шел, и свечи я приказала пока не гасить, а принести мне пистоль. Горничная поворчала, но подала терцероль и коробку с патронами.

Конечно, новый замок спас мне жизнь. Будь на бойке привычный кремень, то выстрел случился бы ой как не быстро. Сначала высекается искра, от нее занимается порох на полке, но горит он с заметной задержкой. И только потом воспламеняется основной заряд, выталкивающий пулю. От нажатия на крючок до смертоносного грохота проходит никак не менее секунды.

Моя пистоль этого недостатка лишена, причиняя смерть в один момент с желанием навлечь таковую. Но беда же в том, что патрон я могу зарядить только один. Двуствольная зверюга даст два выстрела, но такое оружие тяжело, носить его решительно невозможно не только даме. Кто-то, как Спиридонов, спиливает стволы, но от того меткость страдает совсем уж поразительно, а вспышка огня способна подпалить усы самому стрелку. Определенно мне нужно другое оружие. Потому что в своей способности справиться с сильным мужчиной я разумно сомневалась, сегодняшняя оказия это только подтвердила.

Раньше я не задумывалась о таком, пистоль в юбке больше была прихотью и баловством. На встречу с графом Каледонским ее я взяла больше из озорства и для придания самой себе уверенности. Это в первый месяц после смерти отца я с оружием не расставалась, потом страх утих.

— И что Вы, барышня, все его рассматриваете? — сонно пробурчала Танька.

— Думаю вот. Всего одна пуля в заряде. Было бы хотя бы две, я бы злодея убила с большей уверенностью.

— Так зарядите две.

— Дурная ты! Выстрел же все равно один будет.

— Зарядите много выстрелов, барышня.

— Так ствол-то один. А много их делать — и кузнец не поднимет такой пистолет.

— Вот пусть ствол один будет, а пуль много. Давайте спать, Александра Платоновна. А то все об убийствах мечтаете. Гашу свечи?

— Гаси.

Один ствол и много пуль. Глупость какая ведь, но мысль зацепилась за слова дворовой. Представлялась пистоль, в дуло которой забили сразу пригоршню бумажных патронов, выстреливающих по очереди. С этой нелепой картиной в голове я и уснула.

А проснулась, как ни странно, раньше Таньки, когда часы не показали и семи утра. Горничная сопела возле кровати, я осторожно переступила через